Темная половина

Я села на колени, все еще ощущая внутри пульсирующее желание. Но послушно провела по белым прядям гребнем, любуясь их сиянием.

— Но стеснялась? — ехидно улыбнулся Люций, не открывая глаз.

— Боялась.

Люций заинтригованно хмыкнул. Я сочла это за позволение задать вопрос.

— Почему ты себя так ведешь? Ты ведь древний вампир, у тебя опыт, мудрость, умения…

— Вместо лести могла бы просто отсосать как-нибудь без этого твоего эгоизма.

— Вот я об этом. Разве с годами не приходит уравновешенность и выдержанность? Ты должен быть, ну…

— Как Эшер? Всепонимающим и всепрощающим изысканным ублюдком?

— Возможно, равнодушным, — пожала я плечами. — Но в целом да. Ты ведешь себя не так, как пятисотлетний вампир.

— Пятисотлетний?

— Ну или сколько там тебе.

Он почти весело улыбнулся. Я снова гадала и снова, похоже, даже не приближалась к настоящей цифре.

— А откуда тебе знать, как ведут себя пятисотлетние вампиры, дорогая? Вот когда дорастешь хотя бы до двухсот, тогда сможешь мне рассказать, что вся суета мира тебя теперь не ебет и ты постигла дзен. Правда для того, чтобы понять, не изменится ли что-то в тысячу, придется прожить еще немного.

— Я думала после ста лет уже все одинаково.

— Я думал, мы закрыли эту тоскливую тему сравнения всего со всем.

— Хорошо, — я смирилась, что он никогда не отвечает нормально задолго до своего двухсотлетнего юбилея. — Так почему конкретно ты такой? Материшься, раздражаешься, ничего не объясняешь?

— Потому что. Вы. Все. Меня. Бесите. — Люций ощерился, показывая свои великолепно-белые клыки. — Вы идиоты. Вы своими руками закапываете себя в дерьмо. Делаете все, чтобы стать несчастными, хотя орете о том, как хотите счастья. Носитесь со своими мечтами, но не делаете даже маленького шага, когда до них рукой подать. Отказываетесь от того, что хотите больше всего на свете! Как можно не выбеситься?

Я хотела было возразить, но прикусила язык. Мне намного меньше лет, чем ему (интересно все же, насколько), но я уже могу привести целый список примеров. Когда женщины продолжают жить с мужьями, которых давно не любят и рядом с которыми их ничего не держит, потому что боятся, что будет хуже. Хотя куда хуже? Когда мужчины, однажды обжегшись о любовь, больше никогда не подпускают ее к себе и всю жизнь терпят чужих людей рядом, хотя до счастья всего один разговор. Когда гениальные писатели так никогда и не заканчивают даже первый роман, хотя всем вокруг очевидно, что они напишут великую вещь. Когда творцы никому не показывают то, что сделали и надеются, что их оценят после смерти. А после смерти наследники поскорее освобождают жилплощадь от хлама и прекраснейшие вещи мокнут под дождем на помойке до приезда мусоровоза.

Да что далеко ходить — наше с Люцием знакомство началось именно с этого. С отказа исполнить самую мою невероятную и несбыточную мечту. У нее не было ни одного шанса сбыться, но она сбылась, а я просто повернулась спиной к двери в Нарнию, к синей телефонной будке, к…

Я украдкой посмотрела на Люция. Он расслабленно наслаждался ванной и тем, как вожусь с его волосами, и не подозревал, что в этот момент я понимаю, что эта жестокая тварь, издевающаяся надо мной каждое мгновение жизни, сделала то единственное, что имело ценность. Он заставил меня вновь желать и желать страстно. Бежать за своей мечтой, тянуться к ней. И уж теперь я ее не отпущу, если она попадет мне в руки. Не после клетки, не после укусов, меток, изнасилований, боли. Нет. Никогда.

Он не просто подарил мне смысл жизни, он заставил меня хотеть этого смысла. И никак иначе он этого сделать бы не мог — только вот таким путем. И это требовало с его стороны больше возни со мной, чем просто бросить дуру, отказавшуюся от самой сладкой мечты или даже исполнить ее и уйти, оставив меня в гнилой рефлексии «имею ли я право отнимать жизнь и причинять боль».

Он… Он оказался не жестоким садистом. Он оказался самым светлым волшебником на все времена.

К счастью, он даже не подозревал, о чем я думала.

Заблокированная метка прятала от него даже те эмоции, которые он чувствовал бы у обычного человека. Иначе за такие мысли мне бы выдали столь же волшебных и светлых пиздюлей. Так, чтобы я миллион раз пожалела, что подумала о нем подобное.

2.26 Еще

Я провела еще раз гребнем по волосам Люция, постаралась спрятать от него свои мысли — что ему стоит и без меток понять, о чем я думаю?

— Мммм… — простонал он. — А знаешь, в чем особенный кайф?

Я промолчала. Судя по ехидному тону, будут говорить гадости. И оказалась права.

— Когда на тебе нет метки, я могу наслаждаться, не чувствуя постоянно твое елозенье — ой, могу ли я, ой, хочу ли я, ой, какой он красивый, ой, какой он опасный, ой-ой! — сволочь Люций, увы, довольно точно воспроизвел всю чертову рефлексию из моей головы. Поэтому я помолчала еще немножко.

— Ты хоть раз трахалась без этих идиотских мыслей?