Темная половина

Доди была шлюхой с сердцем кассира и душонкой жадного таракана. Двое из ее регулярных партнеров — один — сенатор-демократ, другой — крупная фигура среди представителей республиканцев, — обеспечили ее достаточной наличностью, чтобы она могла отойти от своего ремесла. Сделали они это не совсем добровольно. Доди понимала, что риск подцепить заразу отнюдь не снижался (а высокопоставленные правительственные чиновники подвержены СПИДу и прочим мелким венерическим и тоже довольно неприятным пакостям ничуть не меньше, чем простые смертные). Ее годы тоже не шли на убыль. И она не очень полагалась на заверения обоих джентльменов. «Прошу прощения, — сказала она им. — Но я, видите ли, больше не верю ни в Санта-Клауса, ни в прекрасную фею. Никто не позаботится о Крошке Доди, кроме нее самой.»

Крошка Доди вложила деньги в три жилых дома. Шли годы. Сто семьдесят фунтов плоти, заставлявшие когда-то здоровых мужиков падать на колени (обычно прямо перед ней, когда она вставала перед ними голая), превратились теперь в двести восемьдесят. Вложения капитала, выгодные в середине семидесятых, в восьмидесятых, когда, кажется, все, у кого деньги были вложены в акции, разбогатели, обернулись пшиком. Еще до конца активной фазы ее карьеры у нее в списке постоянных клиентов числились двое блестящих брокеров, и порой она жалела, что не держалась за них перед уходом со сцены.

Один жилой дом гавкнулся в 84-м, второй — в 86-м с последующей кошмарной ревизионной проверкой. За этот, на Л-стрит, она держалась так отчаянно, как продувшийся игрок в мясорубке «Монополии», будучи убеждена, что здесь как раз и выпадет счастливый шанс. Но пока шанс не выпал, и она не рассчитывала, что он выпадет в ближайшие год-два… А то и позже. Когда это случится, она соберет вещички и уедет на Арубу. А пока что домовладелице, когда-то самой ходовой бляди в столице, приходилось стиснуть зубы и держаться.

Что она всегда и делала.

Что она намеревалась делать и дальше.

И помоги Господи любому, кто вздумает встать у нее поперек дороги.

Например, Фредерику Клаусону, «мистеру Маэстро».

Она добралась до второго этажа. «Пушки и розы» гремели за дверями квартиры Шульманов.

— ВЫКЛЮЧИТЕ ЭТОТ ГОВЕННЫЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ! — проорала она изо всех сил… А надо сказать, когда Доди Эберхарт включала голос на полную мощность, звенели стекла, лопались барабанные перепонки у детишек, а собаки падали замертво.

Музыка с грохота тут же перешла на шепот. Она словно увидела, как Шульманы прижались друг к дружке, будто щенята в грозу, и молятся, чтобы эта Страшная Ведьма с Л-стрит пришла не за ними. Они жутко боялись ее. И это было очень неглупо с их стороны. Шульман был адвокатом широкого профиля, имел очень влиятельную фирму, но ему предстояло заработать еще язвы две до той стадии влиятельности, когда он мог бы хоть на минуту закрыть рот Доди. Нарвись он на нее сейчас, в самом расцвете своей молодой жизни, она сделает себе подвязки из его кишок, и он это прекрасно знал, и ее это вполне удовлетворяло.

Когда выбивают стойки из-под твоих банковских счетов равно как и из-под вложений в недвижимость, приходится довольствоваться тем, что имеешь.

Доди, не сбавляя темпа, повернула за угол и начала подниматься по лестнице на третий этаж, где в одинокой роскоши проживал Фредерик Клаусон, «мистер Маэстро». Она шла все той же носорожьей поступью, нисколько не задыхаясь, несмотря на свой объем и вес, а лестница все же чуть подрагивала при всей своей прочности.

Она давно ждала этого момента.

Клаусон не значился даже на низшей ступени юридической карьеры. Что касается дня сегодняшнего, он вообще не стоял на этой лестнице. Как и все студенты-юристы, которых она когда-либо знала (в основном как квартиросъемщиков; она никогда не трахалась ни с одним из них во времена, что теперь называла не иначе, как своей «другой жизнью»), он имел высокие стремления и низкие заработки, причем оба компонента зиждились на общей подставке из дерьма. Доди, как правило, никогда не смешивала эти элементы. Верить байкам студента-юриста о его игре на повышение было, с ее точки зрения, ничуть не лучше, чем давать даром. Один раз начнешь это делать и можешь потуже затягивать пояс.

Конечно, фигурально выражаясь.

И все же Фредерику Клаусону, «мистеру Маэстро», частично удалось пробить брешь в ее защите. Четыре раза подряд она позволяла ему просрочить плату за квартиру, потому что ему удалось убедить ее в том, что в его случае старая, навязшая в зубах прибаутка соответствует (или будет со временем соответствовать) действительности: он должен получить деньги.