Для этого могут потребоваться государства с хорошо развитой способностью к интеграции, но таких государств в более бедных частях Юга обычно и недостает. Колониализм разрушил их традиционные инфраструктуры, заменив чуждыми западными учреждениями, которые постколониальные режимы оказались неспособны поддерживать. Под давлением регионально-этнических конфликтов эти государства постепенно разваливаются перед лицом гражданских войн, большинство из которых принимает этнические формы. Фирон и Лейтин (Fearon & Laitin, 2003) приписывают возрастающую частоту гражданских войн в бедных странах слабости или несостоятельности государства. По их мнению, в этом контексте ни одна специфическая этническая или религиозная конфигурация не определяет начала или течения гражданских войн.
Большее значение имеют условия, напрямую способствующие восстаниям против слабых государств — труднодоступная и гористая территория, политическая нестабильность, местные экономические ресурсы, которые могут быть захвачены повстанцами для финансирования, многочисленное население, среди которого можно раствориться, и сама бедность, по финансовым причинам не дающая государству возможности вести репрессии на желаемом уровне. В последнее время, однако, набирает силу тенденция видеть в этих восстаниях новую форму войны, при которой жаждущие добычи головорезы с автоматами Калашникова, лишенные какой-либо серьезной политической идеологии, истребляют местное население (Collier & Hoeffler, 2002; Kaldor, 1999). Тем не менее я, так же как и Каливас (Kalyvas, 2001), сомневаюсь в этом. Такой подход представляется еще одной версией этноцентричного конфликта между «нами, цивилизованными» и «ими, примитивными». Он недооценивает как криминальную составляющую прежних войн, так и идеологическую составляющую новых. Большинство повстанческих движений в Африке вначале располагает аутентичной идеологией органического национализма; лишь позже они вырождаются в уголовщину в патовых условиях гражданской войны. Эти черные дыры отличаются от случаев, которые я проанализировал, потому что в них нет победителя. Обе стороны занимаются кровавой чисткой, но неспособны создать собственное стабильное государство или уничтожить врага.
Для государств, где меньше этнических групп, характерны конфликты, более похожие на те, которые я анализировал. Тем не менее лишь некоторая часть этих конфликтов связана с взаимоисключающими притязаниями на суверенитет. Это не характерно для экономик, основанных на этнических нишах. В таких случаях этническое меньшинство сосредоточено в определенных секторах и профессиях, подпитывая недовольство нечестной конкуренцией и эксплуатацией. Согласно моему тезису 2, недовольство экономического характера переносится на этническое меньшинство. Конфликт обычно менее серьезен, если меньшинство занимается профессиями низкого уровня. Рабочие иммигранты, как правило, сталкиваются с дискриминацией и иногда становятся жертвами беспорядков, но речь не идет о кровавых чистках. Они занимаются низкооплачиваемым трудом, для которого трудно найти исполнителей, и поэтому капиталисты и правительства считают их полезными. Неприятности рабочих иммигрантов в странах Персидского залива (или в Восточной Германии и во французских промышленных пригородах) серьезны. Но они бледнеют на фоне событий, обсуждаемых в этой книге, поскольку такие рабочие не требуют для себя государственной независимости.
Хуже часто обращаются с народами-посредниками — такими торговыми и предпринимательскими группами, как евреи в Европе, азиаты в Восточной Африке и китайцы в Юго-Восточной Азии. Радикалы из принимающей общины обычно обвиняют их в экономической эксплуатации. В худших случаях эти обвинения питают погромы и депортации, смещая классовое напряжение на легкодоступные мишени, которыми режим готов пожертвовать, чтобы успокоить народное недовольство. Безусловно, мишени носят этнический характер — под ударом оказываются все китайцы в Индонезии, а не только капиталисты. Под давлением народного насилия восточноафриканские правительства депортировали азиатское население, которое давно уже рассматривалось как пособник белых колониалистов. В Малайзии и Индонезии китайские общины подвергались неоднократным нападениям, приводящим к смертным случаям. Эта тема живо и остро проанализирована в работе Чуа (Chua, 2004). Тем не менее режим и высшие классы общества считают посреднические народы слишком полезными, чтобы от них избавляться, и, в конечном счете, вмешиваются для их защиты. В отличие от Чуа, я не думаю, что подобные конфликты приводят к самым кровавым случаям этнических чисток.