Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток

Хантингтон (Huntington, 1996) утверждает, что религиозный конфликт широкого размаха сейчас полыхает вдоль линий разлома между религиозными цивилизациями. Он, однако, показывает только, что такой конфликт имеет место лишь вдоль одной линии разлома, пересекающей Африку и Азию, где ислам встречается с христианством, буддизмом и индуизмом. Он отмечает, что большинство межконфессиональных конфликтов разворачивается между мусульманами и немусульманами по линии, идущей от Северной Нигерии через Судан, Армению и Азербайджан, Кашмир, Южные Филиппины и Молукки. Как я отметил в главе 1, религия является особенно эффективным средством создания макроэтнических конгломератов из различных этнических групп. Таким образом, этническое многообразие Судана поляризуется до противопоставления арабско-мусульманского Севера и несколько менее сплоченного христианского и анимистского Юга.

Но Хантингтон игнорирует тот факт, что это конфликт внутри религий в той же мере, в какой и между религиями. Он включает интенсивную борьбу внутри каждой веры. Как показывает случай Ирака, разлом между суннитами и шиитами создает особую трудность. Однако в XX веке ислам был охвачен тем же противоречием между сакральным и секулярным, что и христианство в предыдущем веке. Сейчас, как и тогда, в этом противостоянии сталкиваются фундаменталисты, верящие, что государство должно принудительно внедрять религиозную истину с теми, кто отстаивает известную степень разделения религии и государства — секуляристами, мистиками, а также представителями большинства сект религиозных меньшинств. Однако, поскольку последние обычно контролируют армию, они тоже не отличаются особой терпимостью. В известном смысле внутри каждой религии сталкиваются два фундаментализма — один сакральный, а другой более секулярный, и предметом их спора является природа демократии. Обе стороны утверждают, что для власти народа должны быть исключения. Фундаменталисты готовы принять демократию, только если народ чист с религиозной точки зрения, тогда как секуляристы от нее отказываются, говоря, что фундаменталисты все равно отойдут от демократии, если их выбрать. Ни одна из сторон не готова предоставить решение вопроса избирателям. Внутри ислама этот конфликт является доминирующим в Алжире и угрожает всем сравнительно секулярным государствам в мусульманских странах — от Египта и Турции до новых среднеазиатских республик и Индонезии. Борьба зачастую носит кровавый характер. Иногда она приобретает местную этническую окраску, хотя главные предметы конфликта охватывают более универсальные религиозные вопросы.

На некоторых линиях разлома империализм Севера сталкивается с зависимостью Юга. Воины за веру в состоянии мобилизовать мощные религиозные чувства против местных угнетателей, но их картина мира найдет больший отклик у масс, если враг определяется как «неверный» угнетатель глобального масштаба. Исламских бойцов джихада, нападающих на Запад, нужно трактовать как борцов с империализмом — слово, которое никогда нельзя услышать от Хантингтона или американских политиков, хотя оно существенно для понимания этого феномена. Речь идет о новой форме антиимпериализма, сильно отличающейся от старой социалистической разновидности, поскольку религиозные воины враждебны материализму. Они отвергают не экономическую эксплуатацию, а политический империализм Севера, который с идеологической точки зрения рассматривается одновременно как христианский и безбожный. Антиимпериализм отвергает материализм как часть ненавистного секуляризма северных концепций современности. Тем не менее не следует сомневаться, что он также опирается на реальное ощущение экономического и политического угнетения мусульман: верните палестинцам их земли, выведите американо-израильские танки, создайте настоящее палестинское государство рядом с Израилем — и привлекательность джихада для палестинцев практически сойдет на нет. Выведите американские базы из арабских стран — и тот же эффект будет ощущаться в большем масштабе.