Темная сторона Эмеральд Эберди (СИ)

- Ты ничего мне не сделаешь, - рычу я, резко поддавшись вперед. Наши лица едва не сталкиваются, а я ухмыляюсь еще шире, почти касаясь губами его губ. – Ты не причинишь мне боль, Хантер Эмброуз. Ты бы уже давным-давно это сделал, если бы захотел.

- И что же мне мешает?

- Не знаю. Наверно, когда я делаю так..., - я убираю за спину пистолет – не знаю, что на меня находит – и касаюсь пальцами его щеки, - ты теряешься, как мальчишка.

- Осторожно, Эмеральд. – Холодно предупреждает он.

- А то что? Давай, я здесь, перед тобой. Почему ты бездействуешь? Почему оставил меня в живых вчера ночью? У тебя было столько шансов прикончить меня, Хантер, но ты не сделал этого. Так, может, тебе это просто не нужно?

Внезапно парень грубо отталкивает меня назад. Я ударяюсь о стену, а он нависает надо мной, будто грозовые облака, окольцевав по обеим сторонам руками. Его карие глаза смотрят на меня испепеляюще. Но парень молчит. Изучает мое лицо и дергает уголками тонких губ. Его пальцы оказываются на моих плечах. Они путешествуют по моей шее, по скулам и проходятся по связанным волосам. Через пару секунд пучок исчезает, и волосы спадают мне на ключицы спутанной, черной волной. Хантер Эмброуз наклоняется ко мне, а я невольно подаюсь вперед. Мы смотрим друг другу в глаза.

- Что ты делаешь? – шепчу я. Мой голос дрожит, как и все тело. Никогда раньше я не ощущала ничего подобного. Под взглядом этого человека мне становится трудно дышать. И, кажется, что стоять еще ближе невозможно, но парень рушит этот миф, прикоснувшись носом к моей щеке. Он тихо отвечает:

- Мне нравится, когда твои волосы распущены.

- Не прикасайся ко мне.

- Поздно, Эмеральд. Я уже прикоснулся.

В какой-то момент мне кажется, что еще чуть-чуть, и губы Эмброуза накроют мои, и что самое ужасное, я жду этого. Как идиотка. Как предатель. Я замираю, предвкушая вкус поцелуя, а Хантер, не отрываясь, прожигает меня взглядом.

- Родди! – неожиданно зовет меня Саймон. Я поворачиваюсь на голос, а когда вновь смотрю перед собой, никого уже не вижу. Лишь бешеное сердцебиение говорит о том, что несколько секунд назад происходило. – Родди, - повторяет Блумфилд. Я не нахожу в себе сил пошевелиться. Просто пялюсь в пустоту, не понимая, как могла так влипнуть.

- Ты куда пропала? – спрашивает Венера. – Мы искали тебя.

- Я…, я…, - протираю ладонями лицо. Господи, надо просто взять себя в руки! Резко выпрямляюсь и смеюсь. – Все в порядке. Ко мне подходил один знакомый.

- Ладно, пойдем танцевать!

Блумфилд тянет меня за собой, и я послушно схожу с места. Однако в тот же момент я ловлю взгляд Венеры и застываю. Прескотт ухмыляется: она все знает.

ГЛАВА 12. МИНУС ТРИ.

Уродливые люди с уродливыми мыслями в уродливом мире.

Если и говорить о падении, то непременно сейчас. В веке, где отсутствует мораль, а за нее принимают личные желания, временно одурманивающие голову. В веке технологий и одиночества, где каждая привязанность фальшивая, а каждое сказанное слово имеет под собой какой-то подтекст и подводные камни. В веке, где человек сначала совершает нечто плохое, а потом не жалеет. И уже не ждет прощения. Мы плетемся за пафосным идеалом, который заставляет нас коверкать себе жизнь, извращать простые понятия. Мы погрязли в этой дыре – из обмана, уродства и похоти – так глубоко, что на поверхность не выбраться. Ни сейчас, ни позже. Ни нам, ни нашим детям. Никому, наверно, уже никогда. И мы здесь счастливы. Нам тут хорошо. Тут: в собственном аду на земле, где праздно проводят время бунтующие непонятно против чего подростки, убийцы, карьеристы, фантазеры, курящие мамаши и их внутренние богини.

Я люблю, когда алкоголь уносит меня далеко. Люблю забывать и жить дальше. Мне нравится терять над собой контроль и грезить этой свободой, которая кажется настоящей и еще тепленькой в руках у завсегдатая жизненного клуба неудачников. Но сегодня что-то идет не так. Я не забываю. Я много пью, много смеюсь, но не могу оторваться от мыслей, как ни стараюсь. Они кипят в моей голове и пульсируют, и я оглядываюсь по сторонам, и смотрю на то, что творится вокруг, и почему-то пугаюсь себя же, своего же вида и своих же поступков.

В какой-то момент, когда меня тошнит в пятый раз на толчке бара, я понимаю, что у меня поехала крыша, ведь мне кажется, что я упала так низко, как никогда еще не падала. Я вдруг думаю об отце – глупые мысли – но именно Колдер возникает перед глазами. Он стоит напротив с пробитой головой, где из раны вытекают красные полосы, и спрашивает: что ты делаешь. Что ты с собой сделала?

- Черт, - я пьяная. Я пытаюсь встать, но падаю и считаю в уме количество выпитых рюмок, но сбиваюсь. Сколько их было? Шесть? Восемь?