Темная сторона луны

– Разумеется! Как далеко мы ни заглядывали бы назад, на горизонте пейзажа мы постоянно видим Генри Мэйнарда. Пусть он присутствует на экране ваших мозгов так же живо, как присутствовал в жизни. Но его внешние физические характеристики – гибкая, подтянутая фигура, всегда тщательно одетая, серебряные волосы, довольно холодные голубые глаза – менее показательны, чем духовные или эмоциональные. Он был человеком с воображением и умом. Он был человеком сильных чувств, обычно подавленных, но они могли и иногда вырывались наружу. Несмотря на убедительное обаяние, которым он пользовался, когда хотел, он был человеком непредсказуемых настроений. По меньшей мере месяц, возможно гораздо дольше, что-то его преследовало и беспокоило. Что это было?

Внешне, по крайней мере, он производил впечатление человека, у которого совсем немного забот. Уже и так обеспеченный, он унаследовал состояние и поместье своего старшего брата. Он добился успеха даже в своем хобби – в академических кругах его высоко ценили. Богатством, здоровьем и восхищением он был одарен в большой степени. Может ли человек просить большего?

И все же он оставался далеко не счастливым; преследовавшее его беспокойство все нарастало. Со времени приезда в Мэйнард-Холл он, по существу, мало что делал, если не считать бесконечных «вычислений» на бумаге, которые он никогда ни с кем не обсуждал и никому о них не рассказывал. Есть ли какие-нибудь указания на то, что это были за вычисления? Хорошо! Предположительно потому, что его дочь возражала против слишком уединенного образа жизни, он пригласил определенных гостей на вечеринку, которая должна была начаться в понедельник третьего мая, и в число этих гостей входили два поклонника, как известно, искавших руки Мэдж Мэйнард. Отметим мельком, что однажды он спрашивал у Мэдж о росте и весе и Риптона Хиллборо, и Янси Била.

Доктор Фелл сделал паузу. Ему ответила Камилла, чуть ли не вскочив от возбуждения на ноги.

– Да! – сказала Камилла. – Меня здесь не было, когда он об этом спрашивал, это было до того, как мы все сюда приехали. Мэдж первый раз сказала мне об этом по секрету, а потом выболтала в библиотеке днем в пятницу, я уверена, что это правда. Но чем это может помочь? Что бы там ни мучило мистера Мэйнарда, разве это не было связано с самой Мэдж?

– В яблочко! – сказал доктор Фелл, постукивая костяшками пальцев по столу. – Его мука – вы использовали очень верное слово! – происходила именно от этого. В этом мы все время соглашались, этого никто никогда не отрицал. Вы, мистер Бил, в некоторых подробностях описывали знаменитый инцидент под магнолиями ночью в воскресенье второго мая. Вы помните?

– Помню, – согласился Янси.

– Мэдж говорила с каким-то неизвестным мужчиной, который ушел как раз перед тем, как появились вы. С чердака вниз пришел Генри Мэйнард, снова в муках, и добавил путаницы в и без того уже запутанную сцену. Он был спровоцирован любопытной вспышкой, когда Мэдж, взорвавшись по каким-то своим собственным причинам, закончила: «Иногда мне кажется, что не стоит…» Что она хотела этим сказать? Как это было связано с муками Генри Мэйнарда?

– Дорогой мой Великий Гоблин, – взревел Янси, – я уже говорил, что не знаю, и задавал вам тот же самый вопрос. Штаны господни, что все это значит? Мы пытаемся узнать, что болело в душе у старикана, но никаких сведений нет!

– Есть! – сказал доктор Фелл.

Положив трубку, он расстегнул металлическую застежку на портфеле, лежавшем на столе, открыл его и залез внутрь. Но не вытащил оттуда никаких бумаг, которые в нем, очевидно, лежали. Вместо этого он снова взял свою пенковую трубку и указал черенком на Алана Грэнтама.

– Подумайте! – сказал он. – По дороге в ресторан «Дэвис» в субботу вечером, если помните, я спросил, есть ли у вас какие-то предположения, объясняющие подчас поразительное поведение Мэйнарда. Вы заострили ситуацию в духе, вполне свойственном викторианским новеллам, предположив, что Генри Мэйнард может оказаться не настоящим Генри Мэйнардом, а только самозванцем. Хотя я был вынужден отвергнуть этот аргумент как ошибочный, но все же ответил вам, что это ведет самым прямым образом к другой мысли. И эта мысль, разумеется, способна многое объяснить в его отношении к дочери.

– Другая мысль, вы сказали? – вскрикнула Камилла. В этот раз она все-таки подскочила, как возбужденная школьница на уроке. – Какая мысль, доктор Фелл? И каким образом, ради всех святых, она могла влиять на его отношение к дочери?

Доктор Фелл взмахнул черенком трубки.

– Потому что Мэдж Мэйнард не его дочь, – ответил он. – У Генри Мэйнарда никогда не было дочери, мисс Брюс; она ему такая же родственница, как и вы. Она имеет все права носить имя Мэдж Мэйнард, хотя и не родилась с ним.