Темная сторона Луны

Агий усмехнулся одной из немногих своих бледных улыбок.

— Теперь понимаете, маркиз? Вы можете наворочать на пулю тысячу и одно заклинание. Но после того как она соприкоснется с порохом, это обычная пуля.

— То есть из ствола вылетает просто кусочек металла?

— Разве я это говорил?

— А разве нет?

— Вы плохо слушали, особенно для живущего в тенях. Проявите чудеса логики.

— Ты же знаешь, огнестрелка — это не мое, — недовольно нахмурился я.

— Хорошо. Вопрос.

— Я должен задать?

— Конечно, ответ ведь вам нужен.

— А ты не можешь просто объяснить, Агий?

— Нет. Это против моих правил. Я отвечаю на все вопросы, но не дарю информации. Если вопрос не прозвучал, я не даю на него ответа. Это позволяет определить достойных.

— Как меняются стихии после соприкосновения пули с порохом?

— Хорошо. — Он улыбнулся, на сей раз это была именно улыбка. — Меняются, но незначительно. Вылетая из ствола, пуля трется о воздух и разогревается, так что температура вокруг нее остается высокой. Как сказала бы госпожа, резкая доминанта стихии огня переходит в устойчивую.

— И что бы ты сделал, пожелай наложить заклинание на пулю, чтобы она пробила и кокон, и все магические щиты? — развил я успех.

— Будь я на это способен, наложил бы заклинание в момент выхода ее из ствола. Но для этого нужна реакция сокрушающего врагов и мастерство сотрясающего Вселенную не менее чем трехсотлетнего возраста. Из друидов столько прожить могут только охотники.

— Охотники? Никогда не слышал, — заинтересовался я.

— Неудивительно. И я-то слышал лишь однажды, а живу, простите, раз в шесть дольше вашего, маркиз. Я не знаю, кто они и что они, но сила их, говорят, ужасна и неконтролируема, следовательно, в таких вещах, как зачаровывание пуль, неприменима.

— Значит, либо друиды научились ее контролировать, либо это что-то в принципе новое, — задумчиво сказал я. — И готов поспорить, простое, как пареная репа. — Я рассмеялся с горечью: — Что это может быть, Агий? Ты же оружейник.

— Но не высший, не маг и не друид, — невозмутимо ответил он.

— А жаль, — искренне сказал я. — Какое бы оружие ты делал! Твое и сейчас-то лучшее из доменовского.

— Оружие для Багряного домена, — не удержалась от шпильки Аркадия.

— Да, — невозмутимо ответил Агий. — Именно так. А чего в этом плохого?

— Темная сторона Луны.

— Это для вас она темная, а для нас там света вполне достаточно.

Аркадия смешалась. Все-таки уважение к сединам Агия не позволило ей сказать того, что она сказала бы любому темному.

— Сеньорита, нам пора, — встрял я в разговор.

Она повернулась ко мне, полная возмущения.

— Вы так торопитесь? — Агий встал. Он был выше меня и шире в плечах. Сейчас я видел пусть старого, но воина. Танто в его руке казался зубочисткой, не более.

— Совсем нет. — Аркадия отстранила меня.

О боже, сошлись две идеи.

— Вы, госпожа, видели только свою сторону Луны. Я же побывал и там и там. Могу сказать с уверенностью, что между нами мало разницы на сегодняшний день. Я бы даже отдал предпочтение Багрянцу перед Бордо и Сапфиру перед Лазурью. И не надо делать непонимающие глаза, потому что вы прекрасно меня поняли. На сегодняшний день нет Света и нет Тьмы, а есть те, кто живет под Солнцем, и те, кто его не видит. А если уж брать за основу вашу философию, скажу, что все это — оттенки Тьмы.

— Не слишком ли ты велеречив для спартанца?

— Слабость, позволительная старости.

— Но почему, Агий? — теперь уже разговор заинтересовал меня.

— Потому что Тьма — это эгоизм, а Свет — самоотречение. Ваши домены гребут под себя так же, как и наши, — охотно ответил он. — Я уже молчу о Воинстве Небесном. Самые светлые в этом смысле как раз друиды. Но и Круг состоит из людей. Ваши доменовцы создали себе кучу правил. И это говорит лишь о том, что они слабы. Истинно светлому правила не нужны. Он чувствует, что хорошо, а что плохо. Если же тебя сдерживает догма, рано или поздно она будет нарушена.

Аркадия отшатнулась. Перед моими глазами вновь встало лицо Юлиана, наносящего подлый удар ЛинКеТору.

— Я пытался найти Свет… — Старик вновь сел, ссутулил плечи. — Наступает момент, когда больше не можешь думать о себе. Жизнь прожита, сколько ни набери добра — в могилу с собой не унесешь. Тогда хочется чего-то большего — вырваться из грязи, в которой копошишься всю жизнь. И я ушел, но ваши домены — то же гнездо интриг. А я слишком стар для долгих странствий. Я стремился на Светлую сторону, как бабочка на огонь, который сжег крылья моей надежды, потому, госпожа Аркадия, не надо расписывать мне добродетель Света. Ты не видела его.

— Я не говорила тебе своего имени, — опешила она.

— Конечно нет, как и господин Луи. Только мне этого и не надо.

Теперь уже я попятился. Даже не заметил, как резко Агий перешел на «ты». А мозги работали. Теперь и я видел его одиночество. Он давно хотел излить душу, но не знал кому. Аркадия задела его за живое, и он выплеснул гораздо больше, чем собирался. Но кто он? Как узнал наши имена?

— Ну вот, — устало промолвил он. — Я вас напугал, господа. Не стоит, я всего лишь низший. Подождите одну минуту.