Темная сторона Луны

— Не могу, — прохрипел Хансер. Сабли он уже тащил за собой по земле.

— Куда намылился? — В низину большим медведем скатился Орсо. — Валить надо. За крылатых друиды взялись. Не хотелось бы между ними застрять.

— Где Гюрза? — глухо спросил Хансер.

— Здесь. — Гюрза соскользнула в низину бесшумной тенью. Плащ и одежда — лохмотья после клинков архангелов, маска треснула, но крови на краях не видно — значит, сохранила лицо. Орсо бросил ей последнюю связку магазинов. Она перезарядила АК.

— Предложение валить поддерживаю, — бросила она между делом.

— Рабам мнения иметь не положено, — слишком уж резко сказал Хансер.

— Зря так, черный, — проворчал Орсо. — Девка отлично дралась. Не будь ее, мы не ушли бы.

— Не лезь, Медведь, — огрызнулся Хансер. — Не будь ее, я не валялся бы бревно бревном, так что это ее святой долг. Со своей рабыней я разберусь без твоих советов.

— Зверь, — проворчала Тайви.

— Хуже, — не стал спорить он.

— Бегом, — перебил их Орсо.

Часть третья. Охота

Снова за окнами белый день,

День вызывает меня на бой.

Я чувствую, закрывая глаза, —

Весь мир идет на меня войной.

Плащ и маска неофита делают его внешне одним из многих одинаковых. Серп-меч и щит аколита привычно оттягивают пояс. Гладкое дерево посоха пастыря ласкает прикасающиеся к нему пальцы…

Это было слишком обыденно. Келья наставника, новенький дубовый посох просто был передан из рук в руки. Но Дагарикс ничего другого и не ждал. И это лишний раз убедило его самого, что он готов. Это неофитам, аколитам нужен ритуал, таинство. На самом деле жизнь гораздо проще. Ты просто переходишь определенную черту, за которой уже не можешь быть прежним. Иногда ты это видишь, иногда нет. А наставник не дает никаких сил или власти. Он либо открывает глаза на твою новую сущность, либо подтверждает знание о ней. И все же слова прозвучали:

— Ты познал себя, познал Мир. Теперь неси свое знание тем, кто пока еще слеп. Ты не владыка, ты — пастырь. Ты не можешь приказывать, ты должен направлять тех, кто готов, но не знает как. А мне больше нечему тебя учить.

И в этот момент Дагарикс склонил голову — не потому, что так положено, а по велению души.

— Ты навсегда останешься моим наставником.

— Дитя мое. — Старый пастырь обнял его. — Я знал, что ты скажешь это, я знал, что ты — мой величайший успех. Если завтра меня не станет, горечь не будет моим последним чувством. Я нашел того, кто встанет на мое место, кто пойдет дальше меня, а значит, Круг не обеднеет духовно, а лишь обогатится.

— Ты все еще сожалеешь об отступнике?

— А ты нет? Это тоже мое дитя. Он заплутал в рассветном тумане, сражается с тенями, не слышит зова истины, не замечает, сколько всего разрушил на своем пути. Мне ли не плакать о его потере? Архангелы совратили его коварством своих речей, внешним блеском показной доброты. Ослепленный этим блеском, он не видит, что идет во Тьму.

— Так вот почему на самом деле мы охотимся за ним?