Темная сторона Петербурга

«Это все байки, что звери боятся человеческого взгляда, вдруг понял Миха по кличке Жирбас. – Во всяком случае, непохоже, чтоб этот пес чего-то боялся. И уж во всяком случае – не меня. На меня ему начхать. Он так пристально смотрит, как будто оценивает – смогу я отбиться или нет…»

От этой мысли Миху кинуло в жар.

«Отбиться? Смогу ли я от него убежать – вот о чем думает эта сволочная псина. И, судя по тому, как мигнуло что-то в желтом собачьем глазу, он уже принял решение. А я?..

Черт, что делать-то?»

Швырнув жеваные остатки бутерброда на снег, Миха пружинисто отскочил и дал стрекача вдоль глухой стены гаражного кооператива. Как назло, никого из автолюбителей не оказалось рядом, хотя здесь-то их чаще всего и можно было встретить – могучих жилистых мужиков с монтировками. Никого нет, кто бы мог отогнать голодную стаю приблудных неместных собак.

Черный кобель рванулся вслед за ним.

Ветер свистел в ушах Мишки, но даже сквозь этот свист он слышал дыхание зверя, его злобное ворчание и лязг зубов…

В отличие от пса, измученного голодом, но поджарого и сильного, Миха начал задыхаться уже через пару метров. Преодолев на своих мягких ногах с трясущимися ляжками расстояние от пятого до восьмого бокса, он уже весь был в мыле; в сердце и в боку кололо, лицо и глаза заливал пот.

На уроках физкультуры Миха Жирбас давно уже не бегал. Восседал на скамеечке, как почетный гость из управы. То ли пария, то ли священная корова, которую никто не смеет трогать.

Пару раз в школе менялись учителя, и каждая новая физкультурница поначалу с энтузиазмом заставляла Миху бегать вместе со всеми, но всякий раз он или подворачивал, или вывихивал ногу от своей крайней неуклюжести, и это создавало массу проблем: приходилось звать медсестру, учительницы писали объяснительные директору, мама ходила ругаться в школу…

В конце концов на Миху наплевали даже самые большие энтузиасты и приверженцы школьного спорта. А потом мама дала взятку в поликлинике, и он принес завучу справку, навсегда освободившую его от беспокойств дурацкой физры.

Так что теперь, если по-честному, шансов у него не было.

«Каюк тебе, Жирбас, долго ведь ты не протянешь», – подумал он отрешенно о самом себе. И черный кобель, догоняющий толстого мальчишку, подумал так же.

Миха еще трепыхался, но собачье дыхание слышалось уже совсем близко за спиной, и кожа на затылке в ожидании нападения натянулась и налилась холодом.

И тут неловкий Жирбас споткнулся, зацепившись ногой за какую-то арматурину, торчавшую из земли.

«Все», – признался Миха самому себе. Он полетел на землю кубарем, пал лицом вниз и закрыл глаза в ожидании, когда в его спину вцепятся острые клыки и начнут полосовать, грызть и рвать на куски…

Темнота. Перестук крови в ушах. Ожидание смерти.

И вдруг – жалкий визг собаки, тишина и сразу после – голос.

– Вставай. Зачем лег? – раздалось сверху.

Жирбас, пыхтя, осторожно поднял голову: прямо перед ним помещались, словно столбы, чьи-то громадные ноги в джинсах и кожаных сапогах с латунными шпорами над каблуком.

Черного пса нигде не было. Вообще ни одной собаки не было рядом: вся стая смылась, исчезла.

Жирбас перевернулся на бок; встав на четвереньки, задрал голову вверх: над ним стоял, усмехаясь одними уголками губ, высокий черноволосый тип.

Кожа его отливала красноватой бронзой, и Жирбас немедленно ему позавидовал: на такой коже никакие прыщи не могут быть видны. Интересно, он от рождения смуглый или где-то загорел до такого состояния?

Во всяком случае, от прыщей этот тип явно не страдал. Да и вообще ни от чего: глаза его смотрели на мир расслабленно и беззаботно. И собаки ему нипочем, и гаражи эти вонючие… Он стоял, как Терминатор посреди мира, весь такой крепкий и самодостаточный, сам себе целый мир.

Жирбас, кряхтя, поднялся. Втянув пузо, попытался застегнуть молнию на штанах – она разъехалась во время позорного падения. Жирное белое брюхо, вывалившись из брюк, колыхалось над ширинкой, как беспозвоночный моллюск, вылезший из раковины.

Черноволосый с презрением смотрел на его дурацкие попытки.

– Тебе нужен тотем. Защитник, – сказал он.

Жирбас глянул: черноволосый не смеялся, не шутил, не ерничал. Глаза его были темны и непроницаемы, взгляд спокоен и скучен, как пляж на заливе в ноябре.

И от этого его ровного и уверенного спокойствия у Михи вдруг потеплело на душе: жаркая волна благодарности всколыхнула и затопила сердце.

– Пойдем со мной. Я тебе помогу, – сказал черноволосый.

Затолкав на место свое дурацкое белое брюхо, Жирбас вперевалку заторопился за удивительным незнакомцем. Он боялся упустить его. Ведь это был единственный в его недлинной четырнадцатилетней жизни человек, который не насмехался над его весом, не укорял его размерами одежды и даже не призывал к немедленному переходу на здоровый образ жизни и правильное питание.

Он просто хотел помочь. И благодарный Жирбас торопился изо всех сил, чтобы принять эту выпавшую и на его долю частицу счастья.

Его тотемом, как ни странно, сделался стриж. Стремительная легкая птица.