Темная сторона Петербурга

Он совсем не приспособлен к тому, чтобы добывать пищу, ходя по земле. Стриж питается только в полете. Раскрыв острый клювик, он на лету заглатывает нерасторопных насекомых. И никакого другого способа жить стрижи не знают.

Если стриж не сумел полететь – он погибнет…

– Жирбас! Ты что там делаешь? – окликали его знакомые пацаны со двора – все до единого подонки.

Голоса их звучали странно, будто бы испуганно. А он стоял на самом краю брандмауэра, раскинув в стороны руки, и просто ловил ртом ветер… Наколотая сзади, на жирной шее, птица топорщила крылья, и перья шелестели от колебания воздуха.

Жирбас сделал уверенный шаг вперед. Он не испытывал ни капли страха.

Когда его тело распласталось на асфальте внизу, птица уже кувыркалась в воздухе, радостно ныряя в свежих потоках зюйд-оста.

– Жирбас? – неуверенно прозвенел одинокий мальчишеский голос.

По карнизам, постукивая коготками и курлыкая, бродили голуби.

* * *

– А ты не передумаешь?

– Ты что? Я? Никогда!

– Во веки веков?

– Бесконечно!

Только шестнадцатилетние могут так легкомысленно обходиться с вечностью, швыряя ее направо и налево. И сколько б ни кинули – у них все равно остается еще много. По крайней мере до 21 года – целых 5 лет.

Кирилл обнял Инку и поцеловал на виду у всей улицы. В ответ на возмущенные взгляды прохожих оба засмеялись. Обхватив друг друга руками, ввалились на порог студии «Tatoo-тотем».

– Мы хотим сделать себе одинаковые татуировки.

– Почти одинаковые, – уточнила Инка, улыбаясь. – Написать надо мне «Кирилл», а ему – «Инна».

Татуировщик молча смотрел на них. В его желтых глазах было что-то змеиное – наверное, уверенность в том, что он может вот так долго смотреть в глаза людям и молчать, не отвечая на обращенные к нему слова.

На нем и куртка была со змеиным узором. «Кожаная», – решил Кирилл. «Кожзам», – неуверенно подумала Инка.

– Хорошо, – кивнул наконец татуировщик. – Садитесь.

И отошел, чтобы достать инструменты. Длинные черные волосы, свесившись на лицо, закрыли его глаза.

– Не боишься? – одними губами спросил Кирилл.

– Нет. – Инка помотала головой и расплылась в радостной улыбке. – Я хочу тебя, – шепнула она, сияя глазами.

«И я – тебя», – ответил парень жестами.

– Какой рисунок хотим? – спросил Кирилл, оглядывая образцы, развешанные по стенам салона.

– А-а-а… Пусть вот такая ящерка будет. Саламандра. Правда, Кирилл? – Инка сделала выбор стремительно.

– Хорошо, – пожав плечами, согласился Кирилл.

– Саламандра – знак огня, – сказал темноволосый. – Не боитесь?

Кирилл и Инка посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Девушка первая, – сказал татуировщик, разбирая инструменты.

* * *

– Что ты чувствуешь? – спросила спустя полчаса Инка. Вдвоем с Кириллом они сидели у нее дома на кухне и прислушивались к ощущениям.

– Рука горит, – ответил Кирилл, почесывая левое предплечье. – А так ничего.

– Верно, – кивнула девушка. – И есть хочется…

– А пусть Тимур придет? Он звонил, обещал пельменей принести.

– Какой Тимур? – спросила Инка. Во рту у нее пересохло; горло превратилось в колодец в пустыне Сахара. Слова шершавой струйкой песка сочились в нёбо.

– Забыла Тимура? Тимур Четыре Глаза. Да ты чего?! Это ведь он нас на крышу тогда водил, помнишь? Ну, в майке с черепом…

– А, этот, – вяло припомнила Инка. Внутри у нее все горело.

– Хороший парень, кстати.

– Да?

Жар нарастал. Лоб покрылся испариной, руки сделались липкими и влажными… Инка не понимала, что с ней происходит. И ей все сильнее хотелось есть. Она посмотрела на Кирилла с вожделением.

– Да, – сказал Кирилл. В нем тоже разгоралось желание совершенно особого рода.

– Хочу тебя, – внезапно признался он.

– И я, – откликнулась Инка.

– Иди ко мне…

Они бросились навстречу друг другу, сцепившись руками, сплетясь телами. Инка укусила Кирилла, он яростно обхватил ее шею.

Припухшие руки подростков встретились, и кожа на локтях заискрилась. Едва они коснулись друг друга – вспыхнуло пламя; две саламандры шевельнулись и обхватили друг друга лапами, переплели хвосты и принялись извиваться, стараясь укусить одна другую. Полилась кровь, куски содранной зубами кожи повисали клочьями, обнажая мясо. Но они не расплетали объятий, продолжая наскакивать, подминать под себя, самозабвенно грызть и кусать, глотать и пить жаркую, жгучую кровь…

Огонь метался вокруг саламандр, подстегивая их плетьми своих горячих языков, не давая остановиться и остыть.

Любовная схватка, сопровождаемая рычанием, всхлипами и воплями, переросла во взаимное уничтожение. Саламандры яростно жрали друг друга.

* * *

– Никогда ничего подобного не видел, – сказал следователь Мукасеев эксперту Широкову. Он был потрясен, его мутило, и он боялся, что не выдержит.

– Да, такое нечасто увидишь, – согласился эксперт. Его карьера в органах правопорядка была подлиннее, чем служба следователя, и хотя нервы эксперта почти каждый день подвергались воздействию разного рода неаппетитных зрелищ, однако и ему нелегко было удержаться от изумления и рвотных позывов при осмотре залитой кровью квартиры.

– Это что такое? – указывая пальцем и брезгливо зажимая нос, спросил следователь.

– Печень.

– А это?

Эксперт наклонился поближе.