Темная сторона Петербурга

— Что это? — поразился Бык. Он не ожидал что ценное оружие будет выглядеть столь невзрачно. Мы все столпились у стола, разглядывая железяку.

— Вакидзаси. Меч самурайской чести. Каждый знатный воин Японии носил такой при себе  — голову врагу отрезать, раненого соратника добить или, при неудачном раскладе, самому… обряд самоубийства совершить. Стопудово японская вещь, — сказал барыга. — Музейный вариант. Берите, не пожалеете!

— И откуда это у тебя?

— Долгая басня…

— А мы не торопимся, — пожал плечами Бык.

Саша вразвалочку подошел взглянуть. Пока барыга разливался соловьем, рассказывая, откуда и как попал к нему клинок, Саша все рассматривал потемнелую железку, все крутил ее в руках. Барыга от такой внимательности заметно нервничал, но на его красноречие это не влияло.

Скорее наоборот.

По словам спекулянта, клинок долгое время валялся на кухне у какой-то старухи. Ее мать до революции работала в бутафорском цеху императорского Михайловского театра. Оттуда и принесла домой клинок за какой-то надобностью.

— Повезло еще, что эта бабка ничего на помойку не выбрасывает. Хозяйственная… А клинок серьезный.

— В бутафории — серьезный? — переспросил Бык.

— Ну так он в бутафорию-то из музея попал! Из артиллерийского музея…

Чувствуя, что словам его не доверяют, спекулянт раскраснелся и засуетился. А Быков, напротив, почуяв слабину, начал давить, чтобы прояснить все темные моменты заранее.

— Ага, ага. Признайся, что заливаешь! Расскажи еще, как бабкин папаша музей ограбил, — насмешливо протянул он.

И тогда Саша впервые заговорил, вполголоса и как бы нехотя:

— Он прав. Это вполне возможно. Еще при Петре военные собирали образцы оружия. Так сказать, по велению души. Начали с одной старинной пушечки, а закончили крупнейшей в Европе коллекцией. Бывший «Достопамятный зал» разросся в собрание на три этажа, больше десяти тысяч различных предметов — русское, западноевропейское и восточное оружие; ружья, пистолеты, клинки, ножи, мечи, щиты, доспехи. И свое, и трофейное. Плюс подарки послов азиатских держав, в том числе, конечно, Японии. Во времена Симодского трактата…

Но… не в этом дело. Как известно, в 1864 году в империи затеяли большие перемены. Реформы, то-се… А как у нас реформы проводят? Сначала переименовывают. Потом чиновников перетасуют в колоде. Потом затеют переезды из одного здания в другое. А переезд равен двум пожарам.

Всю артиллерийскую коллекцию у военных забрали, передали другому ведомству, и там, как водится, что даром досталось… Короче говоря, распотрошили музейные фонды безжалостно. Счастье еще — нашлись люди, сумели остановить беспредел. Сохранили и еще приумножили.

А то ведь тогда не то что бутафорским цехам в театрах — даже царским конюшням перепало… В общем, тут правда — все могло быть, — заключил Саша, глядя исподлобья на Быкова.

— Конечно!.. Вот и я о чем? — обрадовался спекулянт. — Значит, это… про бабку. Бабка мне говорила, что были у нее еще ножны — с узором из хризантем и каких-то листочков врастопырку, типа каштана… Ножны потерялись, это жаль. Клинок, конечно, чистить надо и заново шлифовать. Но я ведь и продаю по божеской цене. Будь этот вакидзаси в лучшем состоянии, да с официальной регистрацией в японских списках — за него и миллион было бы скромно…

— Да, — сказал Саша. И раздумчиво добавил, будто про себя. — Листочки вроде каштана — это павлония. С хризантемой получается герб сегуна Токугавы. А мастер мне, пожалуй что, знаком. Один из 32 тысяч великих оружейников, имена которых почитает Страна восходящего солнца. Не берите, — глядя в глаза Быкову, нелогично закончил Саша.

Барыга, от первых слов нашего эксперта поначалу просиявший, увял.

— Ну и мне-то что, — забормотал он, скукожившись, но стараясь держать марку. — Не вам, так другим продам. Еще выгоднее будет…

— Я не понял, — сказал Быков. — А в чем проблема-то? Почему не брать?

Саша вздохнул.

— Я думаю, это меч Мурамасы. Тот, который, по легенде, принадлежал самому Тоётоми Хидэёси, великому полководцу и воину.

Пока Быков и мы все пытались понять логику его странного высказывания — а оно звучало для нас, правду сказать, ничуть не яснее филькиной грамоты — Саша вглядывался в клинок.

— Или возьмите, — сказал он, сглатывая слюну. — Мне интересно будет с ним поработать, — объяснил он нам, хотя мы ни о чем его не спрашивали.

Саша смотрел на клинок так, будто наблюдал внутри какую-то жизнь.

Чудак нам в эксперты попался, подумал я тогда.

Но интересно знать, что же такое он в этой железяке разглядел.

* * *

За несколько дней перед битвой в долине Сэкигахара прошли сильные дожди, и вода досыта напитала землю. Глядя, как оскальзываются на раскисшей дороге сильные ноги коней, последний принц Минамото — Токугава Иэясу — думал о том, что кровь, которая, несомненно, прольется вскорости у подножия горы Нангу, не уйдет в землю — она запечется на поверхности, подобно ранам воина.

Думал он также о том, что вот два года миновало со дня смерти его главного соперника — Тоётоми Хидэёси, а противостояние все еще не окончено. Разве так бывает?

Теперь понятно, что да.