Темная сторона разума. Как человек превращается в чудовище

Элисон рассказала мне, что к моменту убийства уже несколько дней толком не могла спать: очередное затишье, очередное ощущение все нарастающей напряженности, очередные бесконечные приступы душащих, сводящих с ума воспоминаний о прежних издевательствах. Она тогда словно ходила по тонкому льду, измученная постоянными усилиями не спровоцировать мужа. Женщина изо всех сил старалась прекратить наконец бесконечную уборку. Как-то раз Элисон расплакалась, и муж потребовал, чтобы она перестала портить ему настроение. Она ушла на кухню, чтобы ее никто не видел, и услышала крик с дивана: «Принеси мне бутылку из гаража».

Тогда-то у нее случилось недержание кала, поэтому и появились следы на кухне. В грязных брюках, дрожа от страха, она зашла в гараж и, стоя перед полкой с водкой, протянула руку… и взяла гаечный ключ. Она тогда «оцепенела; казалось, что не шла, а плыла». Женщина вернулась обратно в гостиную, встала сзади Пола, развалившегося на диване с закрытыми глазами, и ударила его по голове изо всех сил. А потом снова, и снова, и снова.

Элисон сделала глубокий вдох; на лице ее читался ужас от содеянного. Она произнесла: «Бедный Пол, бедный Пол».

На диване осталось бездыханное тело. Сложно объяснить, почему Элисон в тот момент показалось, будто муж вот-вот набросится на нее в ярости, хотя его и в живых-то уже не было. Все, что она могла вспомнить, – дикая мешанина мыслей и паника: она побежала обратно на кухню и схватила с подставки небольшой зазубренный нож. Она некоторое время стояла, держа нож перед собой в ожидании, что муж вот-вот очнется. Потом вернулась в гостиную и пару раз толкнула тело, чтобы понять, жив ее мучитель или нет. Движение тела, хоть и вызванное ее же рукой, напугало женщину, и она принялась колоть Пола в грудь. К тому времени он уже скончался.

Элисон посмотрела на меня, попыталась снова произнести «Бедный Пол», но не смогла: ей помешал приступ рвоты.

Дорога домой была долгой. Я стояла в пробке, медленно продвигаясь по знакомому серому полотну трассы, и думала, как хорошо знаком мне описанный ею классический цикл насилия. Я узнала его не только по долгим часам изучения динамики отношений домашнего насилия, но и по личному опыту.

Уйдя из тюрьмы Уэйкфилд, встречаться с офицером охраны я не перестала. Но наши отношения довольно скоро испортились. Он все сильнее доминировал, и меня это пугало. Он мог взорваться по любому поводу – когда я одевалась не так, как ему хотелось, наполняла чайник горячей, а не холодной водой, улыбалась не так, как ему нравилось, или с недостаточным энтузиазмом занималась сексом, как и когда ему хотелось. Сегодня мы называем такую ситуацию принудительным контролем. В те дни я могла выявлять эту ситуацию практически постоянно. Но спустя время мы всегда понимаем, что происходило, а тогда у нас даже термина такого не было. Впрочем, ситуация была настолько неявно выраженной, что я могла ее и не заметить, даже если бы термин и существовал.

Атмосфера стала абсолютно невыносимой, когда я начала работать стажером судебного психолога в тюремной больнице. В те времена подобные возможности предоставлялись нечасто, и я очень гордилась, что мне удалось получить это место. Из студента-волонтера я стала профессиональным психологом на зарплате. Наши отношения стали напоминать муху, напрочь завязшую в варенье моей жизни. Мне страшно хотелось выбраться, но я точно знала, что в момент разрыва отношений, связанных с насилием, резко возрастает риск причинения вреда.

Со временем мне удалось освободиться, но он не собирался облегчать мне этот процесс. Он начал появляться у моей работы. Коллеги говорили, что он бродит по парковке, врывается в приемную и требует, чтобы ему сообщили, покидала ли я здание. Он колотил во входную дверь. Он заглядывал мне в окна в тот момент, когда начинал звонить телефон. Я задергивала шторы и сидела неподвижно, пока он не уходил.

В типично унылый, пасмурный день 31 октября – на Хэллоуин – я вернулась домой с работы и буквально вбежала в дом, потому что начался дождь. Подъезжая к дому, я видела на дороге детей, которые ходили по домам, выпрашивая конфеты. Помню еще, что подумала: они вот-вот вымокнут до нитки. Я вбежала в дом, повесила пальто в прихожей и направилась прямо на кухню, посмотреть, дома ли соседка. Соседки не было. Когда позвонили в дверь, я кинулась открывать, рассчитывая увидеть детей с раскрашенными лицами и в масках. Но это были не они.

Через несколько дней соседка, которая сразу заставляла меня позвонить в полицию, поставила мне ультиматум: если этого не сделаю я, в полицию позвонит она. Звонить было безумно тяжело. Меня терзали мрачные предчувствия – я понимала, что запускаю цепочку зловещих событий.