Темная сторона российской провинции

Да. А ведь именно я когда-то повел Катьку в первый раз в Подземлю. В Силикаты. Как она всего боялась поначалу! Визжала, набила себе шишек по темным тоннелям, то кланяясь не к месту, то разгибаясь в самые неподходящие моменты. А теперь — вот. Ну что мне ей, про дурацкие сны рассказывать? Сколько раз над чужими суевериями смеялся…

Тревожный Катькин взгляд обшаривает мое лицо. Наверху, на земле, глаза у моей подруги зеленоватые, холодного цвета, словно лед в горах или северное небо зимой на закате. Но здесь, внизу, при свете свечи, они кажутся почти черными из-за сильно расширенных зрачков. Я вытираю пятнышко сажи с Катькиной щеки и тянусь поцеловать. Катька смеется и в шутку отпихивает меня:

— Андрюха, имей совесть! Ждут нас.

После завтрака Игорь объявляет пятиминутную готовность. Наш руководитель самолично оглядывает нас — инвентарь и снаряжение, и мы, наконец, двигаемся на штурм недавно открытого лаза — возможно, за этим новым рукавом действительно есть проход в соседнюю систему.

* * *

Два часа возились, навешивая страховку над колодцем[8] после третьего грота. Прошли его почти спокойно, только Юлька умудрилась кроссовкой двинуть Петюне по голове. Впрочем, он сам виноват: каску зачем-то снял да еще страховать полез, когда его не просили. Хотел пощупать новеньких за хорошенькие задницы, а лучше повода, чем страховка, для этого не придумаешь.

Звонко Юля впечатала ему по кумполу — мы все смеялись, и Петюня сам тоже ржал как конь. Но, когда Игорь посветил на него фонариком, пытаясь рассмотреть место ушиба, я заметил, что Петюня побледнел.

— Как ты? — спросил его потихоньку.

— Нормуль. — Петька усмехнулся. — А что?

— Да так… В лице у тебя прозелень.

— Да я солнца неделю не видел. Вот и заплесневел малеха…

— Как сыр «Дор-Блю», — сказал Ванька.

Все заржали.

— Ну что, господа. Впереди — шкурник,[9]— бодро объявил Игорь. — Кто первым?

— Я! — выскочила Катька.

Игорь покачал головой:

— Извини, Катерина, луч света, понимаешь, в темном царстве. Ты у нас самая худая, а тут надо хорошо побуриться за всех. Ванька пойдет.

Согнувшись в три погибели, вылезли мы в коридор. На последней развилке шедший замыкающим Игорь положил спичку головкой к выходу. Ванька осветил фонариком лаз впереди, прикинул что да как и начал «бурение».

Он лез медленно, нащупывая рукой почву, выгребая назад мелкие острые камни из-под живота и осторожно пробуя устойчивость плит.

— Ну как там, Вань? — тихо спрашивает Игорь.

— Отлично. Небо в алмазах, — пыхтит Ванька.

Спустя пятнадцать минут он трижды мигает фонариком с той стороны лаза, как было уговорено: прошел.

Вслед за ним пробирается Катька.

— Ну, гостей принимаешь? — выкликает Игорь, прислонившись к темному провалу шкурника и приставив ладони ко рту. — Эй!

— Гостям мы завсегда рады, — глухо откликается Ванька.

Игорь дает отмашку и внимательно следит за тем, как новенькие в нашей компании Юлька и Светка, давясь смешками и хихикая, проходят шкурник. Девчонки худые и гибкие, им проще.

Потом Игорь смотрит на меня.

— Ну, я пошел? Трансы мне протолкнешь.

— Давай.

Он снимает куртку и, пыхтя, протискивается сквозь шкурник. Я проталкиваю ему один за другим три наших транса со снарягой, снедью и аптечкой. Часть барахла оставили на хранение в спальном гроте, так что груз не слишком тяжелый. Игорь принимает. После чего я тоже снимаю куртку, киваю Петюне и в одном комбезе ввинчиваюсь ногами вперед в уже отполированный телами моих товарищей лаз.

— Не забоишься тут один? — в шутку спрашиваю Петьку. Он презрительно хмыкает:

— Кого? Шубина?[10] Мы с ним водочки выпьем.

Ну и наглец же наш Петюня. Меня разбирает смех, но я сдерживаюсь, чтоб не расширить грудную клетку лишним воздухом. В шкурнике дышать надо коротко и неглубоко, как ящерица. Иначе можно застрять.

Зря я об этом подумал. Только выбрался из узкой щели — увидел всех наших, сидящих возле выхода с заинтересованными лицами, — послышался вопль Петюни из шкурника.

— Эй, народ! Я застрял.

Голос, заряженный нервозностью, звучал напряженно и зло. Совсем не похоже на обычные раздолбайские интонации нашего смешливого друга. Игорь подобрался ближе и заглянул в шкурник.

— Спокойнее, Петруша. Выдохни! — скомандовал он, подсвечивая фонариком лаз. Мы увидели красное лицо Петьки с вытаращенными глазами, лоснящиеся от пота щеки, распластанные на черном камне.

— Ничего не вижу. Фонарь убери! — завопил Петька.

— Вот умудрился-то… Говорю ж тебе — выдохни, — повторил Игорь. Он говорил с Петькой, как доктор с больным — размеренно и тихо. — Давай подыши. Мы тебя видим. Шатурские ходили здесь, «беловцы» ходили. И мы пройдем. Без паники.

Девочки зашептались и загалдели, перепуганные происшествием, но Ванька шикнул на них, и они замолчали. Катька схватила меня за руку и не отпускала. В наступившей тишине мы слушали, как пыхтит в проходе застрявший Петюня, стараясь успокоить дыхание. Паника автоматически заставляет организм провести гипервентиляцию легких. Человек неосознанно начинает дышать глубже и вместо требуемого уменьшения расширяет объем грудной клетки.