Темная сторона российской провинции

Хлопнув стопарик, старик Кравцов подтвердил, что действительно лесные угодья на притоках Шегарки богаты и зверьем, и рыбой, а единственный путь туда пролегает по такому мелководью, по которому не проходят моторные катера рыбнадзора и районного лесничества, так что и охота, и рыбалка в тамошней глухомани вполне свободные.

Поскребывая желтыми прокуренными ногтями бороду, Кравцов показал городским гостям на их карте особые места: возле Черного Мыса, у перекатов — где голавль берет, где линок, где хариус; где норка водится, где выдра…

— Но сейчас-то там зверя мало. Да и какой есть еще линьку не кончил. Я таких облезлых не стреляю. Рыбы тоже, почитай, что и нету — сезон на исходе, — скрипуче выжевывая слова, объяснял старик.

— А вот здесь? — показал на карте Игорь, один из охотников. Он обвел пальцем заветный район. — Слышал, там еще какое-то озеро есть.

Старик прищурился, поглядел на карту и завесил седыми бровями глаза. Усмехнулся:

— Да нет. Туда-то вам ни к чему.

— А что такое? — спросили старика.

— Добираться долго, — фальшиво улыбаясь, пояснил Кравцов. — А неровен час… И не выбересси.

Охотники переглянулись: эге! Темнит уважаемый Степан Иванович на ровном месте. Оно и понятно: кто ж лучшие-то свои места пришлым чужакам сдаст?

После чего навалились на старика с удвоенной энергией. На столе, словно сама собой, по щучьему велению, возникла вторая бутылка перцовки.

Повысив градус, дед разговорился:

— Лет пятнадцать назад дядька мой — а он, царствие ему небесное, уже лет десять как помер, — охотился там. И заплутал. Шел вроде по верным приметам, с тропы не сходил, а вот поди ж ты! Словно бы леший по кругу водит. Дядька мой не шибко суеверный был, но тут запереживал. Вспомнил, как ему отец рассказывал: мол, если почуешь, что нечистая тебя по лесу водит, сними с себя всю одежу, выверни швами наружу, карманы выпусти и обувку справа налево поменяй. Три раза прочти «Отче наш» или любую другую молитву, какую сумеешь. И в таком-то виде из леса выходи.

Дядька мой так и сделал. Перевернул на себе всю одежу, молитву протараторил, крестом обмахнулся и — вперед! Вышел на берег какого-то озера. Вода прозрачная, как стекло, — каждый камешек на дне виден. Шагнул он поближе, чтоб воды зачерпнуть в ладонь — умыться, напиться, — и вдруг видит: из воды баба на него смотрит. Из-за плеча выглядывает. Хотел он обернуться, посмотреть на нее, но тут ветер поднялся — скрутил, швырнул головой о камень — и дух вон. Очнулся на закате уже: ни леса, ни озера. Лежит возле дороги, где лесовозы ездят, на обочине.

— Интересно, — подал голос Олег. — А дядька ваш, случаем, не того?

И он выразительно щелкнул себя под скулой.

— Не кирной был, не? — уточнил он, глядя на Кравцова смеющимися глазами.

Старик Кравцов не обиделся.

— Нет, — буркнул. — Ничего такого не было. Дядька после, сколько ни ходил в тех местах, озера больше не отыскал. Наши деревенские смеялись над ним, тоже вот вроде вас. Но потом перестали. После одного случая.

В соседней области сбежали из колонии пятеро зэков. Думали в нашей глуши отсидеться. У нас ведь тут самое, можно сказать, сердце тайги.

Так они думали, да просчитались. Наскочили на проклятое место и, видно, пожалели не раз. Может, лучше было б им от людей терпеть, чем там, с нечистой силой… Из пятерых только один выжил. Нашли его рыбаки на берегу — валялся на камнях, покалеченный и слепой, и такое нес, что слушать невозможно.

Менты приехали, сразу мужика в наручники, в КПЗ. Допрашивали, хотели дознаться, куда подельников девал? Не сам ли всех их ухайдакал? Только ничего не добились. Впал тот мужик в помрачение, умом тронулся. Про озеро только заикнулся, что вроде как до озера они все вместе добрались. А вот, что с ними дальше приключилось — так никто и не узнал. Зэк помер в тюремной больничке. Все трясся перед смертью — боялся чего-то. С тех пор никто в те места не ходит, запретные они.

— Чепуха какая-то, — проворчал Олег потихоньку, чтобы старик не услышал.

Водка кончилась, темы для беседы исчерпались. Гости собрались и ушли к себе: назавтра предстояла им ранняя побудка.

Старик, взбудораженный, вышел проводить их и задержался во дворе, чтобы покурить на свежем воздухе.

Небо широким дырявым колоколом качалось над крыльцом Степановой избы. Звезды то сияли ярко и чисто, а то моргали, вызывая у старика беспокойство, как у собаки, которая никак не утопчет помягче местечка, прежде чем свернуться калачиком и сладко заснуть.

Старик примостил тощий зад на завалинке и засмолил вонючую сигаретку без фильтра, слушая, как звенят над ухом комары.

Неожиданно от забора отделилась чья-то тень.

Старик, завидев ее, дернулся и поперхнулся дымом. Прокашлявшись, спросил, вглядываясь слезящимися глазами во тьму:

— Багор? Ты, что ли?

— Не я. Совесть твоя, — засмеялась тень. И подошла ближе.

Это действительно был Багор — чернявый невысокий мужичок в обтерханном пиджаке и спортивных штанах — рецидивист, недавно освободившийся и устроенный на поселение в Крещенском. Спросил:

— Че им надо было?