Темная сторона российской провинции

«Попадья с малыми детишками угорела. Отец Илларион всенощную служил, а с болезной женой Нюрку Кротову оставил, баба она тихая, но дурная на голову. Затопила поздно, а сама спать легла. Видать, в печи сажа загорелась. Все задохлись. Батюшка Илларион, как отпел своих, так почернел и ходит, головы не поднимая.

…В губернии скандал: подлая Афонькина работа вскрылась! Губернаторша, по слухам, последнее время все болела — мигренями мучилась. Вот старица-богомолка, что при ней живет, приметила, что у хозяйки голова всегда в светелке болит, там, где икона Николая-угодника, работы этого дикого Афоньки. Насмелилась бабка, в руки образ взяла — видит, кусочек мелкий отпал, она его колупнула, смахнуть хотела, а там под краской — морда престрашная! Она давай дальше ковырять. Так и докопалась: под Николаем-угодником свинячье черное рыло. Вот это Афонька! С губернаторшей обморок сделался. Сообразила — кому молилась, кого в уста целовала полгода кряду! Грозится Афоньку под суд. Ищут его, негодяя, чтобы спрос сделать — что за диверсию натворил? Со зла или по незнанию. Найти не могут. Сгинул, как не было.

…Дьячок утонул. Сразу после службы напился как свинья на берегу реки — возле моста его тело мужики выловили.

Отец Илларион службы служит, но через силу: то слова путает, то вдруг посреди ектеньи глаза вытаращит и замолкнет, будто язык у него отсох.

Просится в монахи уйти, на Белое озеро. Благочинный уговаривает батюшку подождать до весны. А я вижу, у человека душа не на месте. И к церкви у него прилежания нету.

…Нехорошие слухи по губернии идут. Все наши кумушки, что прежде друг перед другом выхвалялись, заказывая дикому Афоньке красные иконки, бросились вслед за губернаторшей образа колупать. Такое под святыми ликами находят, что и сказать совестно. Всех в смущение привел окаянный живописец!

Никто понять не может — что ж этот лихой человек, насмеялся, что ли, над всеми нами? Ведь прямо в души людям наплевал, окаянный.

Все теперь барина винят, а что барин? Он в свое московское подворье с семейством уехал. Ему-то что! Вот тебе и высокое искусство.

…Слух прошел: будто бы Афоньку в самой Твери в трактире зарезали. Похвалялся он там, что душу Сатане заложил за дар малевания. Какому-то горькому пропойце не понравились его радость и похвальба, он и бросился на злодея. Сцепились они, с ним и другие налетели — так, в общей свалке, кто-то и полоснул ножом поганого художника. Драчунов всех смели в участок, а дальше — непонятно. Кто говорит, что помер Афонька в тот же день, кровью истек. А кто говорит — нет. Не нашли, мол, его. Всех загребли, а когда в участке стали имена переписывать — обнаружили, что убег живописец дьявольский. Как песок сквозь пальцы, сатанинское отродье.

…Отец Илларион ушел от нас. Высох за год, как щепка. И трети от прежнего не осталось. И по глазам видно, что не жилец. Дай ему Бог, может, на Белоозере оживет.

Церковь пустая стоит. Благочинный обещает нового попа прислать, да пока нету желающих в наш приход.

…Такого половодья, как в этом году, старики не упомнят. Разошлась река. Даже церковь затопило. Десять дней вода стояла, потом схлынула. Стены отсырели, половина росписей потрескалась. Видать, сам Боженька свой храм спасает от нечистой работки Афоньки проклятущего.

Плохо дело. Фундамент после затопа осклиз. Что же делать-то?»