Меня мало интересовали политические убеждения Муко, но когда в декабре девяносто третьего Сирануш разбудила нас в два часа ночи и стала умолять спрятать сына хотя бы до утра, я поняла, что Муко влип во что-то нехорошее. Мы приняли его, и даже такой беспринципный человек, как мой приемный отец, пожурил Сирануш, когда та в знак благодарности сняла с пальца перстень с бриллиантами и протянула его моей матери.
– Не смей так поступать. Звери мы, что ли, у самих сын растет. Ты лучше ищи место понадежнее, и соседям ни слова. Поняла?
– Поняла, Артур-джан, Бог воздаст тебе за твою доброту. Мы никогда не забудем, что ты сделал для нас.
– Да ладно, Сирануш-джан, что ты в самом деле, – улыбнулась мать и посмотрела на моего отца.
Мне показалось, что впервые за много лет в ее взгляде мелькнула нежность и уважение к человеку, которого все мы считали тираном. Но его великодушие длилось недолго. После ухода Сирануш он наклонился к матери и прошептал:
– Ты тоже не будь дурой, не болтай лишнего. Я из-за чужого недоумка не буду свою шею подставлять.
– Хорошо, – вздохнула та.
Огонь, так недолго согревавший ее душу, снова погас, уступив место животному страху.
На следующее утро мы узнали, что Левон Тер-Петросян выдал ордера на арест членов партии, которым вменялось в вину создание террористической организации Дро. Через час люди в форме выбили хлипкую дверь Сирануш, перевернули квартиру вверх дном и ушли, пригрозив, что все равно доберутся до ее сына.
Муко прятался у нас почти неделю. Сидел в комнате Гора, но стоило ему услышать стук или чужой голос, как он забивался под кровать в самый дальний угол. Мы почти не общались, но однажды он зашел в мою комнату и попросил тетрадь и карандаш.
– Может, ручку?
– Нет, мне нужен карандаш. Хочу порисовать.
– Ты рисуешь?
– Давно.
– Ну держи.
Он поблагодарил меня и вернулся в комнату Гора. Вечером меня одолело любопытство, и я попросила его показать рисунки. Я думала, что увижу наивные детские каракули, но когда Муко протянул мне раскрытую тетрадь, моя рука замерла в воздухе, а сама я чуть не потеряла дар речи. Это был рисунок профессионального художника. С точностью до малейшей детали Муко воссоздал привычную глазу картину – вид из нашего окна. Две горы – Сис и Масис возвышались на фоне заводов, труб ТЭЦ и складских помещений, которые постепенно редели, плавно переходя в Араратскую долину. Муко точно отобразил все: каждую трубу, каждое строение, каждое дерево, каждую бороздку от вершин гор и до их подножия.
– Я и не знала, что ты так умеешь! – восхищенно прошептала я.
– Это ерунда. Я как-нибудь покажу тебе свои настоящие картины, если будет интересно.
– Здо́рово!
Но этого не случилось. Спустя неделю поздно ночью к дому подъехал уазик, Муко спрятался за мешками с картошкой, но его нашли и увезли в неизвестном направлении. Через месяц бесследно исчезли Сирануш и Вазген. Они словно растворились в воздухе, и лишь спустя неделю мы узнали, что они тайно продали квартиру, добрались до Москвы и поселились у моего дяди Карена.
Прошел год, и вот теперь передо мной стоял совсем другой Вазген: в новой поскрипывающей кожаной куртке, черных лакированных туфлях (это по нашим-то зимам!), брюках в клеточку и свитере с вышитой на груди надписью Lacoste. Увидев меня, он улыбнулся:
– Ооо, Лусо-джан. Да ты еще красивее стала!
– Спасибо, дядя Вазген. Как там Муко?
– Хорошо наш Муко. Спасибо твоему дяде Карену. Устроил его к себе на производство. Теперь Муко при деле, осталось найти ему хорошую невесту. – На слове «невеста» Вазген хитро подмигнул мне.
Подошедший отец поймал его взгляд и равнодушно заметил:
– Москва полна невест – бери не хочу. Или здесь хочешь присмотреть?
– Не знаю пока, – Вазген снова подмигнул мне. – А ты в Москву не собираешься?
– Собирается, как же. Там ее очень ждут, – хмыкнул отец. – Ладно, нечего лишнее болтать. Ты лучше расскажи, как вам живется в Москве?
– Хорошо живется. Денег заработать можно. Главное, что свет есть, вода и даже отопление. И работы полно – бери не хочу. Карен сказал, что для таксистов тоже найдется работа, если ты захочешь приехать.
– Зачем мне это нужно? Мы и без Карена справляемся.
Гнусный лжец, мы ни черта не справляемся. Последнее время я презираю его все больше и больше. Его «гордость», вернее, полное ее отсутствие, позволяет ему жить за счет шурина, но не позволяет устроиться на работу и честно зарабатывать деньги. Я ненавижу его. Когда-то я спросила у матери, почему она вышла замуж за такого никчемного человека, зачем терпит побои, как может спать в одной постели с негодяем, который не упускает случая, чтобы унизить ее или оскорбить? Она пожала плечами и ответила:
– А что, одной лучше?
– Лучше уж одной!
– Много ты понимаешь, – махнула рукой мать. – Посмотри на нашу соседку Лалу. Каждый вечер нового принимает. Хорошо ли своим телом торговать?
– Нет, конечно. Лучше позволить какому-то козлу пользоваться им бесплатно.
– Бойд тахем, Лусо, молчи лучше!