Темная судьба (ЛП)

Его глаза, руки и мозг были созданы для боя в воздухе, но не душа. Он дошел до того, что надеялся, что умрет от выстрелов противников, но желание выжить сохранило его. Теперь он был в Англии, он ожидал ужасное наказание и унизительную смерть за содеянное.

Чем глубже она забиралась в его дух, тем сильнее были эмоции. Было сложно не утонуть в них. Она отпрянула немного, не зная, как помочь бедняге и всем вокруг.

Она сказала со смутной идеей в голове:

— Эта война ужасна для всех нас.

— Точно, — вяло сказал он.

— Ты давно был пилотом?

— Слишком давно, — он сменил тему. — У тебя хороший немецкий. И акцент не англичанки.

— Я — француженка, — объяснила она. — Моей семье пришлось бежать из Франции. Я была в Англии две недели.

Он пригляделся к ней.

— Ты — еврейка, — с подозрением сказал он. — Твой народ правит миром за закрытыми дверями.

Она разозлилась, но и изумилась.

— Не моя семья. Мои родители — врачи, и я хочу стать такой. Мы исцеляем, а не правим миром, — она пробралась в его разум и нашла антисемитизм, вложенный жестокой пропагандой. Используя свой гнев, она затопила предубеждение белым светом.

Он растерянно нахмурился, словно не зная, что думать теперь, без предубеждений.

— Я слышал много плохого о евреях, но не видел это зло лично, — он посмотрел на нее, хмурясь. — Ты не злая.

— Надеюсь! — она потом будет испытывать вину за влияние на его разум и отношение. Но не сожалеть об этом.

Он смягчился, и она сказала:

— Herr Hauptmann Schmidt, ты не сможешь пересечь канал живым. Почему не сдаться? Ты хорошо послужил своему народу. Родине не будет пользы от твоей смерти при побеге из Англии.

— Я заслуживаю смерти! — с отчаянием сказал он.

— За работу солдата? — спокойно сказала она. — Бред! Борьба за свою страну делает тебя патриотом, а не преступником.

— Мой отец был лютеранским священником и научил меня высшим законам, — пилот сглотнул. — По тому закону я преступник.

— Разве христианство не о раскаянии и искуплении?

— О, я каюсь, — тихо сказал он. — Каждый час каждого дня. Но сомневаюсь в искуплении.

— Если от раскаяния будет лучше, сдайся, — сказала она с сухостью. — Война будет долгой. Как пленник, ты не будешь голодать, подвергаться пыткам, но будешь страдать годы в плену скуки и раскаяния, — она увидела в голове, как он пашет поле с лошадьми. — Или они заставят пленников работать в поле, ведь многие мужчины воюют. Это тоже наказание.

Ему это понравилось. Он работал в детстве на ферме дедушки и бабушки, и земля могла залечить его душу. С вспышкой предсказания Ребекка ощутила, что, если он выберет этот путь, встретит девушку, которая все изменит в его жизни.

Она влила эту картинку в его разум. Мир. Искупление. Никаких убийств. Все те элементы смешались в потоке белого света, который озарил темные уголки его духа, рассеивая худшую вину и оставляя надежду.

Она тихо сказала:

— Ты постарался, Herr Hauptmann Schmidt. Теперь можешь благородно сдаться.

Опустив руку с пистолетом, он замер и закрыл глаза. Неуверенность и смятение были на его лице.

— Разве есть честь у мужчины, который не хочет сражаться?

— Честь и искупление, — твердо сказала она. — Я читала как-то об одном вожаке племени коренных американцев. Они были яростными воинами. Но тот вожак Джозеф сказал: «Я больше никогда не буду биться». Все воины когда-то должны покончить с войной, — она протянула руку. — Отдай пистолет, Herr Hauptmann Schmidt. Больше сражаться не нужно.

Она ощущала, как он разрывался между светом, который она посылала, и тьмой, которая так давно отравляла его душу. Она ждала, едва дыша, и услышала за ней бегущие шаги и стон боли.

Она оглянулась, слева приближался Ник. Его глаза были большими, и он словно прибежал из школы. Ощутил, что она в опасности?

Поняв, что он может напасть на пилота, Ребекка быстро махнула левой рукой. Стой!

Он прикусил губу, но затормозил в шести шагах от них, поверив ей.

— Я больше никогда не буду сражаться, — пилот открыл глаза, став спокойнее. Он протянул оружие рукоятью к ней. — Я сдаюсь тебе, Fr"aulein Weiss.

Она направила пистолет на землю, голова кружилась от облегчения. Она не знала, что будет дальше, но тут дверь ближайшего дома открылась, и вырвался беловолосый мужчина с ружьем в руках.

— Прочь от дьявола, мисс! — закричал он. — Я с ним разберусь!

Она с ужасом поняла, что он мог выстрелить, как хотел сделать пилот.

— Нет! — она встала между Шмидтом и мужчиной. — Он сдался и пойдет тихо. У вас есть телефон, чтобы позвонить властям? — она сказала на немецком. — Лучше подними руки, Herr Hauptmann.

Пилот поднял руки, и беловолосый мужчина опустил ружье, хоть смотрел на Шмидта с подозрением. За ним появилась его жена. Он сказал, не поворачиваясь:

— Эдна, звони в полицию, а я прослежу за этим чертовым нацистом.

Шмидт с опаской смотрел на собирающихся зевак. Ребекка сказала:

— Я говорю на немецком, так что останусь, пока вас не заберут в безопасность.

Он посмотрел на мужчину с ружьем.

— Я уже могу опустить руки?

Ребекка кивнула и сказала на английском: