– Деньги! – заорал Григорий, вскакивая с видом умалишенного.
Он побежал в соседнюю комнату и вскоре вернулся оттуда, шатаясь и держась за левую сторону груди.
– Доллары! – хрипло произнес он и, сев в кресло, опустил голову на грудь. – Суки, высчитали!
– Что лежало в шкатулке? – холодно и деловито спросила я, не веря до конца эмоциональному потрясению Григория.
А что, если он сам инсценировал ограбление? А теперь разыгрывает тут передо мной жертву? Если так, то надо отдать ему должное – актерский талант налицо!
– Золотые кольца, серьги, кулоны – все, что было, – поникшим голосом произнес Григорий, – постой…
Он снова вскочил и ринулся в спальню.
– А шубы здесь, – облегченно сказал он, возвращаясь.
– Я смотрю, и техника вся здесь, – окинула я взглядом комнату, – телик, видео, аудио.
А что, может, потому и пропали только мелкие ценные вещи, что похититель – не кто иной, как хозяин квартиры? Крупные вещи проблематичней спрятать…
– А шубы какие? – спросила я издерганного вконец Григория.
– Норковая и соболья. И моя дубленка новая там. – Он приземлился на диван и опустошенно уставился на меня.
«Норковая и соболья, – мысленно повторила я, – неплохо».
– Но кто это мог быть? – с горячностью выкрикнул снова оживший Береговской.
– Понятия не имею, – я недоверчиво посмотрела на него и на всякий случай села в самое дальнее от дивана кресло, – а ведь шубы… Они новые или ношеные? Извини за такой меркантильный вопрос.
– Почти новые… Галина… – Он закрыл лицо руками и, как тогда, когда обнаружили его жену с ножом в спине, заплакал. Сначала глухо, потом надрывно.
«Склонен к истерии, – холодно поставила я диагноз, – но, с другой стороны, столько потрясений! А может, играет?»
– По предварительным подсчетам, – бесстрастно прикинула я, – если взять шубы и технику, то за них можно получить куда больше денег, чем за побрякушки.
Наверное, тон у меня был очень небрежным, если не сказать, пренебрежительным, потому что Григорий опять резко поднялся с дивана и принялся кружить по комнате, хватаясь за лоб руками, с ненавистью и досадой взглядывая на меня.
– Да что ты понимаешь, ты! – выкрикивал он. – Знаешь, какие это были драгоценности?
Его глаза лихорадочно горели, казалось, их сухой болезненный жар в один момент высушил обильно пролитые им слезы.
– Знаешь, что такое колье от Ван Клиф? – Он вытаращил глаза и стал рассекать воздух резкими жестами. – Коллекция «Сердца»? Знаешь? А браслет и часы из коллекции «Фасад»? А кольцо из «Эволюции»?
Я отрицательно покачала головой.
– Ну, тогда и молчи, – с какой-то сатанинской гордостью и мстительным злорадством потерявшего сокровище, но сумевшего утереть нос той, которая понятия о стоимости этого сокровища не имела и позволила себе снисходительно-небрежный тон, выпалил он, – всей твоей зарплаты…
Он захрипел, дернул за ворот рубашки, расстегивая верхнюю пуговицу. Мне казалось, что ему не хватает воздуха и он сейчас шваркнется в обморок.
– Успокойся, – не теряя хладнокровия, сказала я.
Меня не покидало ощущение, что я присутствую на спектакле.
Григорий отчаянно махнул рукой и рухнул на диван, пыхтя и ловя ртом воздух.
– Ты ничего не знаешь о моей зарплате, – миролюбиво сказала я, попытавшись улыбнуться, – просто меня не очень интересуют дорогие украшения. А Галину, видно, интересовали… На какие же деньги она их приобретала, ты не спрашивал ее?
– Ты на что это намекаешь?! – опять взбеленился Береговской. – Ты что себе позволяешь? А ну-ка, пошла вон отсюда!
– Я бы с удовольствием, – с откровенной насмешкой сказала я, – но у меня к тебе разговор есть. Именно за этим я сюда и пришла.
– Холодная мерзкая дрянь! Шныряешь, ищешь чего-то, а элементарных чувств понять не можешь! Да где тебе, – с презрительной жалостью посмотрел на меня Береговской, – оставь наконец меня в покое! – оглушил он меня неистовым воплем.
Та горячность, с которой Григорий вещал о ценности украденных украшений, могла любого, взирающего на мир сквозь розовые очки и видящего в людях только доброе склонить к мысли о материальной заинтересованности распинающегося передо мной типа в смерти своей жены.
– И чтоб ты знала, – встал он как вкопанный посреди комнаты, – я доверял Гале, доверял как себе! – гордо и торжественно сказал он, очевидно, надеясь, что я заплачу от восторга перед благородной возвышенностью его чувств.
– И даже не ведал, чем она занималась? – с недоверием посмотрела я на Береговского.
Надо было видеть, как побледнело его и без того бледное лицо, как передернула его чудовищная судорога, какая гримаса страдания исказила его. На него было больно смотреть, и я почти пожалела, что произнесла эту жестокую фразу, но у меня не было выбора. По-другому я бы не смогла выяснить, знал ли он об изменах жены. Ведь ревность наряду с меркантильными интересами могла бы послужить мотивом убийства.
– Что? – осел он на кресло.
– Она снимала на пленку свои любовные игры с разными мужчинами, которые в качестве клиентов заглядывали в «Лазурь», а потом продавала ее им же и на эти деньги покупала себе шубы, кое-что из коллекции Ван Клифа и всякую мелочь…