Темная волна. Лучшее

В 16.00 ей должна была позвонить по скайпу мама. Два тяжёлых дня сказались на внешнем виде. Волосы стали ломкими, белки глаз пожелтели. Под глазами появились круги. Выругавшись на своё отражение, девушка занавесила окна, и в комнате воцарилась полутьма. Она одела мешковатый балахон, скрывающий фигуру, по-турецки села на кровати. В руках тарелка с крупнозернистым творогом, всё для любимой мамочки.

— Доча, ты не заболела?

С последнего видео звонка мама ещё больше поправилась. Кира с отвращением смотрела на зоб, болтающийся под её подбородком, пухлые порхающие ручонки.

— Не, мамуль. — Кира бросила в рот пригоршню творога. — Запарилась в универе слегка.

— Тебе надо больше отдыхать, пушистик! И больше кушать…

Кира мучительно скривилась.

Она представила себя, распятую на обеденном столе. Круглые, как шары, племянники, держат её за ноги, правую руку сжимает в тисках свиноподобный Танин муж. Сама сестра удерживает левую. Над Кирой нависла мама, она вооружена ложкой и трёхлитровой бутылью, до краёв наполненной мясным фаршем.

— Открой ротик, — воркует мама.

Кира мотает головой, стискивает зубы, но появляются Андрей и его худососчная любовница-официантка. Они хватают её за челюсти, пытаются разжать…

— Открой ротик, дрянь!

Мама бьёт по её зубам железной ложкой. Кира вынуждена повиноваться. Перемолотое мясо с жёлтым жиром и багровыми жилами, валится ей в рот, и она судорожно глотает.

— Я люблю тебя, — сказала мама, возвращая её в реальность.

— И я тебя, — дрогнувшим голосом отозвалась Кира. Видеосвязь закончилась, и она выблевала творогом (200 ккал) и диетическим «Мистером Пеппером».

Вячеслава Сергеевича она застала ужинающим. С тоской покосилась на огромный гамбургер в его руках.

— Мне больно, — произнесла она. — Сделайте что-нибудь…

— Кира Дмитриевна, я же говорил вам, это временно.

В тоне врача появилось несвойственное раздражение.

Кира пошатнулась и тихо заскулила:

— Больно…

— Вот! — Скоблев сунул ей под нос надкушенный гамбургер. — Съешьте, полегчает.

— Я не стану… — возмутилась она, выхватила гамбургер и принялась глотать, не прожёвывая. Скоблев наблюдал за ней удовлетворённо и потягивал из трубочки колу.

— Лучше?

— Да, — призналась она. Желудок урчал, непривыкший к такому количеству еды, но спазмы прошли, как и тошнота. Кира едва доползла до кабинета, а минуту спустя ощущала себя бодрой и здоровой.

— Вот и ладушки, — заключил доктор. — Кстати, прекрасно выглядите. Ну, точно Найтли!

Кира польщённо улыбнулась.

Через час у неё закончились месячные.

Утром двадцать девятого мая Кира весила 45 килограммов, а к вечеру уже 43.

Ошарашенная, она спрятала весы в шкаф, и долго рассматривала себя в зеркале. Страх сжимал внутренности, страх извивался в её кишках чужеродным гостем.

— Что с тобой? — спросила она отражение. — Ты ведь мечтала об этом? Не быть такой, как сестра. Достичь идеала.

Отражение затравленно молчало.

Кира оделась и выбежала в соседний магазин.

— Бутылку красного вина, — потребовала она, швырнув продавщице мятые купюры.

— Солнышко, тебе не плохо? Может, вызвать скорую?

— Себе вызови, жируха!

Кира зашла в детский садик и жадно припала к горлышку бутылки.

«Пятьсот восемьдесят грёбаных калорий», — подумала она и рассмеялась. Такой, смеющейся, растрёпанной, с остекленевшим взглядом, её нашёл Гордей.

— Угостишь?

Она передала ему бутылку.

— Дорогущее, — оценил он. — Видел, как ты идёшь сюда и решил составить компанию. Худышка, тебе пожрать принести? У меня колбаса есть. Хорошая.

Она молчала минуту, не отрываясь, рассматривала его руки. Потом произнесла:

— Меня зовут Кира. Хочешь ко мне?

У аптеки он задержался:

— Ты это… иди, я догоню.

— Всё нормально, у меня есть.

— Да? Ну ладно.

Из душа она вышла голой. Взяла бутылку, встала посреди комнаты. Гордей сидел на диване, смотрел на неё снизу вверх. Его глаза сверкали.

Кира провела пальцем по впалой щеке, длинной шее. По серпам ключиц. Каждая её косточка была на виду, обтянутая белой кожей, хрупкая и беззащитная. Пальцы погладили выпирающие рёбра, стиснули болтающиеся пустые мешочки груди. Скользнули вниз, по впалому животу, выпуклой лобковой кости, утонули между бёдер, тонких, как ветки.

Кира задрала вверх голову и влила в себя вино.

Танцующий на ниточках смерти скелетик.

— Я никогда не встречал такую, — сказал Гордей. — Другие девушки… у них столько мяса… фу… а ты, ты как в том фильме…

— Как в фильме, — повторила она.

Его руки смяли косточки Киры.

— Да, в фильме, где нацисты насиловали евреек. У папы был такой фильм, я затёр его до дыр.

Гордей стал грубо целовать её, одновременно стягивая с себя шорты.

— У моей бабушки была наколка, — бормотал он, тяжело дыша. — С номером, понимаешь? Иногда я представлял, что там, в Травниках, бабушку изнасиловал эссесовец. Я знаю, папа родился в шестидесятом, но я просто фантазировал…

Возбуждённый член тыкался в живот Кире.

— Скорее, — прошептала она.

Он бросил её на кровать, лицом вниз, и упал сверху. Ей показалось, что внутри что-то хрустнуло, но возбуждение от этого лишь возросло.