Темная волна. Лучшее

Я, конечно, не знала, что с ними следует срочно сделать. Успокоить и обнять? Напоить чаем с конфетами? Сжечь на костре? Развезти по разным концам страны и никогда, никогда не давать больше встретиться?

Терехов не успел ответить — в полной тишине загрохотал подъемник, бух-бух, поехал вниз. Терехов и Мишка оба резко дернули головой, заговорили, перебивая друг друга.

— Как это он? Куда?

— Кто?

— Он же без ключа не едет, а мой у меня!

— Мой вот! Запасные наверху в сейфе и у меня в кабинете… Здесь еще у кого есть? Или подъемник напрямую замкнуть как-то можно?

— Да и кто тут сейчас Кулибин-то у нас, проводку замыкать? Спящие астматики да две испуганных девчонки, у одной на глазах чуть мать не убило!

— Девочки и уехали на лифте, — устало сказала я, подтыкая бинт, которым закончила заматывать Кокеткину голову. — Вниз уехали, к Хляби. Но насчет испуганных, думаю, верно. Им страшно.

— А ключ? — не унимался Миша, потрясая своей связкой. — Ключ же нужен!

— Им не нужен.

— Говори, — велел Терехов. Я вздохнула, помотала головой и поправила раненой подушку. Сергей Дмитриевич подошел, чуть приподнял меня за плечи и аккуратно, но сильно встряхнул, глядя в глаза. — Говори, — повторил он. — Ты мне вообще веришь, Победа? Веришь?

Я заговорила, не отрывая взгляда от его светло-серых, усталых глаз. Закончила — тихо стало, из звуков только хрипы Кокетки, подъемник уже вниз спустился и затих.

* * *

— И что теперь? — прервал молчание Терехов. — Они внизу, нормальная жизнь наверху, а мы посередине застряли? И нам ни туда, ни сюда? Песня какая-то есть про это, Бернес, вроде, поет…

— Есть и другой спуск, — сказал Миша после долгой паузы, — узкий ствол, старый, царской постройки — там кое-где ступеньки, а есть участки, где скобы в стену вбиты. Я лазил пару раз, когда надо было отсюда… быстро и потихоньку. Страшновато первый раз, потом ничего. Полезем, Сергей Дмитриевич?

— Победу здесь оставить надо, — сказал Терехов, на меня не глядя, поправляя Кокетке одеяло. — Не бросим же мы раненую женщину одну!

— Вот еще, пусть спускается, — Мишка на меня тоже не смотрел, будто они обсуждали, брать ли с собою громоздкий, но потенциально полезный какой-то инвентарь, вроде совковой лопаты. — Мы подъемник запустим, а она за девочками присмотрит.

— А с раненой кто останется? Больше же никого из наших нет, весь медперсонал наверху?

— Вообще-то есть… Оля Дронова тоже тут, внизу, — Мишка сказал, откашлявшись. — У нее же выходной, она спустилась со мной… за компанию отдежурить. Сейчас позову, скажу, чтобы… одевалась, ну…

Вышел, на меня не глядя. Оля тут же прибежала, растрепанная, чуть покрасневшая, мне улыбнулась неловко: «ну а чего такого-то?» Я плечами пожала: «ничего, конечно». Ввели ее в приблизительный курс ситуации и оставили сидеть с Кокеткой — пока мы спустимся по запасному стволу, найдем сбежавших девочек и вернемся с подъемником, чтобы можно было поднять пострадавшую наверх и отправить в больницу.

* * *

— Чего это никто не проснулся? Такой шум-гам, а все сопят себе в две дырочки! — удивился вслух Миша, отодвигая решетку с большим знаком «Не входить! Опасно для жизни!» и проводя нас лабиринтом коридоров. Здесь не было света, кроме туристического фонарика, который Миша нес в руке. Я озиралась, жалея, что по античному примеру не привязала к решетке моток веревки, чтобы потом найти путь обратно. Веревки у меня не было, но, наверное, можно было зацепить чулки, и пусть себе распускаются.

— Что, Бетка, заблудиться боишься? Тут все просто — по Маяковскому идем! — он поднял лампу повыше. — Грудью вперёд бравой! Флагами небо оклеивай! Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой! То есть один правый поворот, потом три левых. Обратно — наоборот. Запомнила? Главное про грудь запомни. Она у тебя бравая?

— Прекрати трепаться, Михаил, — сказал Терехов мрачно. Он шел последним и хромал сильнее обычного.

— Как это вы так быстро… вернулись в строй, Сергей Дмитриевич? — язвительно спросил Миша. — Я к вам заглядывал за подписью прежде чем вниз на дежурство ехать, вы были… в некондиции, мягко говоря.

— Как-как… каком кверху, — мрачно сказал тот. — Добрел до процедурной, порылся в шкафах, сел и прокапался, чем бог послал… Физраствор у тебя из ящика взял, говорю тебе, чтоб не искал потом, если у тебя там опись ведется.

Миша остановился, как вкопанный, я влетела в его жесткую спину.

— Ой!

Он медленно повернулся.

— У меня там физраствор был особый, — сказал он негромко. — Из синей соли.

— Ну, значит, и я теперь твой подопытный морской свин, — медленно кивнул Терехов. — Можешь мне потом давление померить и в глаза заглянуть, разрешаю. А сейчас давай, товарищ Изюбрин, пошевеливайся. Девочки там уже наверняка страху натерпелись, пожалели, что вниз, а не наверх на подъемнике сбежали.

— Что теперь с Фаиной будет? — спросила я, пока Мишка возился со старой, покореженной деревянной дверью, покрытой белыми наростами и потеками соли.

Терехов пожал плечами.

— Не нам знать, комсомолочка. У нее своя жизнь и судьба. Наша задача — лечить людям легкие и бронхи. Остальное — они пусть сами.

* * *