Темная завеса

Слушая Романа, я все больше убеждался, что решение бежать из сионистского стана созрело в нем все же не под влиянием материальных лишений, отсутствия постоянной работы и бытовой неустроенности. Его подкосило другое: он стал ощущать себя человеком, упавшим в бездну бескультурья, где неразрешимой проблемой окружавшие его люди считали покупку книги ("Нужно быть по крайней мере Ротшильдом, чтобы позволить себе тратить деньги на какие-то никому не нужные романы или стишки!") и хороший концерт ("Приедет к нам из Тель-Авива на будущий год симфонический оркестр, может быть, выберемся на него, а пока хватит с нас радио!"). И наконец, искренняя дружеская беседа тоже стала недоступной. Даже близкие, казалось бы, друзья скрывали от Романа истинный размер своей зарплаты ("Как бы я, не дай бог, не попросил у них взаймы!"). Если они узнавали, что у них на работе есть вакансия, то скрывали это от Романа ("Спокойнее работать там, где рядом поменьше добрых знакомых - сегодня он тебе приятель, завтра донесет на тебя!").

На мрачную обстановку бескультурья жаловалась Роману и попавшая в Израиль на год раньше Рита, не успевшая закончить в Черновцах школу. С трудом она уговорила не очень-то хорошо зарабатывающего отца дать ей деньги на абонемент в единственной библиотеке города. А потом оказалось, что библиотеку закрыли на три месяца - не было средств, чтобы платить женщине, заменившей ушедшую в предродовой отпуск библиотекаршу. Угнетала Риту отчужденность и взаимная подозрительность подруг. "Мы задохнемся, - твердила она Роману, - либо сами превратимся в черных эгоистов, которым нет никакого дела до других, которых никто и ничто не интересует".

Однажды Рита привела Романа на квартиру подруги, где должна была состояться вечеринка вскладчину. На проигрыватель кто-то поставил истертую пластинку с песней Михаила Васильевича Исаковского и Матвея Исааковича Блантера "Летят перелетные птицы". И когда хорошо знакомый певец запел "А я остаются с тобою, родная моя сторона, - не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна", Рита зарыдала. Заплакали и другие девушки, покинувшие Советскую страну. Кто-то поспешил сообщить об этом городским заправилам сионистской молодежной организации. Началось форменное следствие. Хозяйка квартиры, где состоялась "крамольная" вечеринка, чуть было не лишилась из-за этого работы.

Роман старался не пропускать ни одного из так называемых "разнообразных вечеров", устраиваемых специально для новоприбывшей в страну молодежи. Между полустриптизным номером и разухабистым танцем иногда выступали посредственные актеры-иммигранты с чтением русских стихов. Программы, правда, строились довольно странно: отрывки из стихов Эдуарда Багрицкого, Михаила Светлова, Маргариты Алигер, Бориса Слуцкого, Роберта Рождественского, Леонида Мартынова, Константина Ваншенкина перемежались антисоветскими стихами никому не ведомых авторов. Строки из "Думы про Опанаса" Багрицкого или "Стихов о ребе" Светлова так ловко перетасовывали с чужими виршами, что "мозаика" в целом звучала, как произведение о бесправии евреев в Советской стране.

На одном из таких "разнообразных" вечеров Роман познакомился с девушкой из Литвы, ее тоже звали Ритой. Семья девушки числилась среди немногих "вполне благополучных". Израильские родственники матери оказались людьми весьма состоятельными и, главное, не очень черствыми. Они "при свидетелях" обещали девушке оплачивать комнатку и учебу в Хайфе до самого окончания университета. Привалило редкое счастье!

Но через два месяца Рита оставила университет.

- Я безнадежно больна, - объяснила она парню в первые же часы знакомства. - Нет, нет, у меня не рак и не туберкулез. Меня гложет страшная тоска. Болезненная. Видно, неизлечимая.

На следующий "разнообразный" вечер Рита и Роман пришли вместе.

- Рита сразу же разволновалась, - рассказал мне он. Оказывается, чтица, назвавшаяся мастером художественного чтения, нагло фальсифицировала стихи Павла Когана, автора знаменитой "Бригантины". Вопреки смыслу и ритму чтица выбросила строки: "Я - патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю". Рита громко крикнула: "Вы расправляетесь со стихами Павла Когана!" Я ее поддержал. Поднялся шум. Устроители вечера вышвырнули нас из зала как "комсомольскую агентуру"...

Как же все-таки полубезработный молодой грузчик попал в Англию, куда беженцев из Израиля категорически не пускают, да еще устроился на учебу?

Его заарканили лондонские сионисты