Темная зона

«Дева Пречистая Гваделупская, роза таинственная. Тебя молим, Всенепорочная Мария и матерь истинного Бога нашего, упроси святого Сына своего явить нам милость твердой и непреклонной надежды. Среди наших мук, борений и горестей защити нас от власти нечистого и в час смерти нашей прими душу нашу на небесах. Аминь».

Бернадетт сунула листок в карман брюк и заметила конверты для поминальных денег. Положив внутрь одного из них двадцатидолларовую купюру, она запечатала его и не подписывая опустила в ящик, стоявший тут же, на возвышении.

Она прошла в часовню, до того забитую народом и цветами, что было сложно разглядеть гроб. Обведя глазами помещение, Бернадетт насчитала много седых голов. Несколько молодых пар в джинсах водили за собой по кругу детишек. Большинство пришедших проститься были хорошо одетыми пожилыми дамами – сверстницами Анны, как предположила Бернадетт. Стена людей слева расступилась, и перед ней промелькнул кусок темного блестящего дерева. Извиняясь, она проложила себе путь в толпе, направляясь к скамеечке для коленопреклонения, установленной вдоль гроба. Произнеся быструю молитву, она стала высматривать в толпе своего клиента.

Прежде чем опуститься на колени, Бернадетт всмотрелась в фигуру в гробу. Анна Фонтейн выглядела так же, как и когда Бернадетт наблюдала за ней, только облик более четкий – словно с наброска художника перешел на более подробное и цветное полотно. Белокурые волосы рассыпаны по сатиновой подушке гроба, так же как они были рассыпаны по белой больничной постели. В чертах лица Анны после смерти было больше красок, чем при жизни: гримеры ритуальной конторы постарались. В вытянутой руке покоились те самые зеленые бусы, которые Бернадетт видела в ее руке, – и теперь она поняла: то были четки, а не бусы. Пустячная деталь, сказала она себе, но ошибка была бы исключена, будь она искреннее в своей католической вере.

Опустившись на колени, Бернадетт сложила руки перед собой.

Когда женщины, с которыми Анна молилась, стали раздавать собравшимся в часовне молитвы, Джерри выскользнул в проход. Ему нужно было перекурить, чтобы подкрепиться, прежде чем снова впихиваться в эту банку сардин. Сыновья наконец-то появились (и куска хлеба не принесли), могут немного и без него помучиться. Открыв входную дверь, он услышал приглушенный хор голосов, нараспев читающих молитву, и, выскользнув наружу, сразу же ощутил огромное облегчение, смешанное с чувством вины.

Не хотелось, чтобы его видели из окон Дома панихид, и Джерри направился в сторонку по пешеходной дорожке, которая огибала скверик перед домом. Стоя спиной к зданию, он закурил очередную сигарету и, глубоко затянувшись, стал наблюдать, как в наступающем вечере катил туда и сюда по улице напротив поток машин. Он заметил в уголке свободную скамейку автобусной остановки и со вздохом уселся, вытянув ноги.

Позади раздались цокающие шаги, удалявшиеся по дорожке от Дома панихид. Судя по звуку, шла женщина в туфлях на шпильках. Опасаясь, как бы его не застукала одна из церковных кумушек, Джерри пригнулся. Когда цоканье затихло, он обернулся, выглянул из-за спинки скамьи и увидел удалявшуюся вдоль здания блондинку. Еще одна, насытившись молитвенными песнопениями, спасалась бегством, торопясь к своей машине. «Повезло ей», – подумал Джерри и стал припоминать, кто это: со спины он ее не узнал, но ее внешность была ему смутно знакома. Пожав плечами, он вновь погрузился в свои мысли.

Пару минут спустя Джерри услышал тяжелую мужскую поступь и снова обернулся, сидя на скамейке. Змей самолично топал по дорожке. Вместо того чтобы последовать за женщиной к задней стоянке машин, он круто повернул в другую сторону, срезал путь, пойдя прямо по газону, и скрылся между Домом панихид и соседним зданием. «Странный мерзавец», – подумал Джерри и повернулся лицом к улице. Он надеялся, что змей исчезнет, как только Анну предадут земле. Глубоко затянувшись, он задержал дым, а потом выдохнул и щелчком отправил окурок в грязь. На углу через дорогу он заметил винную лавку и решил по пути домой прихватить бутылку. «Сегодняшний вечерок будет как раз впору, чтобы надраться».

Джерри закрыл лицо ладонями и зарыдал.

Бернадетт сунула руку за полу блейзера и тронула рукоятку своего «глока».

«Не делайте сегодня вечером ничего в спешке. Не будьте небрежной».

Почему она позволила Авги пугать себя? Убрав руку, она продолжила путь вдоль стены Дома панихид. С началом хорового моления она вышла, прервав тем самым наблюдение: уж очень неловко было тереться среди собравшихся попрощаться с Анной Фонтейн. Молиться же с близкими и знакомыми покойной было выше ее сил.