– Наша комиссия – этот орган милосердия при президенте, а потому я хочу подарить осужденной свою книгу.
– Не положено, – проворчал Пятаков. – И, вообще, у нас библиотека имеется. Только вот осужденная Рощина лишена права ею пользоваться на месяц за нарушение режима.
– А я все-таки подарю. Ей запретили библиотекой пользоваться, а не книги читать.
Николай открыл книгу и написал на титуле:
«Татьяне Рощиной от автора с надеждой на лучшие дни».
Он протянул книгу Рощиной, но начальник колонии перехватил ее и прочитал то, что написал Николай.
– Осужденная Рощина, два шага вперед!
Таня сделала два шага, и Пятаков отдал ей книгу.
– Вот! – боднул головой воздух начальник колонии. – И что надо сказать?
«Совсем как ребенку», – подумал Николай.
– Спасибо, – прошептала Таня и тут же выронила книгу.
И замерла: она боялась нагнуться, боялась сделать лишнее движение, боялась смотреть в лицо полковнику Пятакову и в лицо Коле Торганову тоже боялась смотреть. Она вообще боялась смотреть на людей.
– Что же ты! – возмутился полковник. – Неуклюжая какая! Как людей мочить, тут мы ловкие!
Николай наклонился, поднял книгу и подал Татьяне. Ему вдруг захотелось обнять ее и прижать к себе. Губы Рощиной дрожали: она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Но книгу взяла и при этом быстро глянула Торганову в лицо. Одними глазами, не поворачивая головы. А он онемел от глубины ее взгляда, хотел что-то сказать, но превратился в соляной столб от того, что открылось ему на мгновение.
– Бородина, – гаркнул возле самого его уха Пятаков. – Уведи осужденную!
Администратор провел их к через пустой зал ресторана к небольшому кабинету, скрытому от возможных взглядов посетителей не дверью, а тяжелой шторой. За шторой находился всего один столик.
– Для самых почетных посетителей, – сообщил администратор, заглядывая в лицо полковнику Пятакову.
Похоже, он знал, кто перед ним.
– Да-а, нечасто я сюда хожу, – признался начальник колонии. – Времени нет, и потом – с какой радости?
Торганов молчал, он не мог прийти в себя от скорбного взгляда Татьяны.
– Да и денег нет шиковать: оклады, сами знаете, какие.
– Какие? – машинально поинтересовался Николай.
– Мизерные. Вот у меня в прошлом году сын женился, так мы свадьбу не в ресторане справляли, а дома. Сват – нормальный мужик, на заводе начальником цеха трудится в Питере – откуда у него деньги? Мой сын у него сейчас живет, ведь учится там. И невестка – студентка.
– Детей нет у них?
– Зачем? Пусть сами на ноги встанут сначала, а потом уж о детях думают. Вот если бы я мог им помочь, то тогда другое дело.
Официант принес меню. Пятаков не стал туда заглядывать, сказал сразу:
– Две тарелки ухи, две порции котлет по-киевски, салатик какой-нибудь, колбаски и огурцов.
– Водочки? – предложил официант.
– Мы со своим, – ответил полковник.
Официант собрался уйти, но Торганов остановил его:
– Еще грибочков соленых, осетрины и семги, икры черной и красной, шашлычков, если есть.
– Сделаем, – обрадовался официант.
– Я ничего не забыл? – спросил у официанта Николай и сам же вспомнил: – Водочки грамм пятьсот.
– У нас же есть эта… как ее, – напомнил Пятаков.
– Эта «как ее» вам в подарок: свата угостите.
Вдруг Николай понял, что все вокруг нереально, всего этого не должно быть, но это происходит помимо его воли, в каком-то другом мире, где есть этот ресторанчик в захолустном городке на краю земли, официант, похожий на знак вопроса, и полковник Пятаков, непонятно почему напоминающий зеленый шлагбаум. И где неизвестно каким образом оказался он сам, писатель Торганов, а в сущности – неизвестно кто, ведущий пустые разговоры о какой-то икре, водке, чьей-то свадьбе, деньгах – о всем том, что его, настоящего, не интересует сейчас. Какая-то сила вынесла его из реального знакомого мира, и теперь он находится в параллельном измерении – сером и унылом, где нет ни желаний, ни мечты, ни воли, а его собственная душа осталась далеко, навеки замурованная в тесной камере без окна и воздуха.
Он ел что-то и пил водку с Пятаковым, говорил о чем-то незначительном и мелком, делал это впопыхах, словно торопился куда-то, шутил, слушал смех начальника колонии и ненавидел себя.
Потом водитель Пятакова подвез их к воротам базы отдыха администрации президента, и полковник вздохнул:
– Всегда мечтал в этом месте отдохнуть: ведь здесь такие люди бывают!
– В следующий раз встретимся здесь, – пообещал Николай, – я организую.
Он знал, что этого не будет никогда и Пятакова он больше не увидит, но соврал зачем-то.
А полковнику не хотелось расставаться.
– Как вы можете жить в Америке? – вздохнул он. – Там ведь сплошная коррупция, кругом мафия, бандитизм, все чиновники продажные, всех можно купить – не то что у нас. Я как-то смотрел фильм американский – «Невеста мафии» называется, там еще девка очень красивая играет: ох, думаю – хорошо, что я в России живу! Правда, тогда я жил не в России, а в СССР, но это без разницы – главное, что в будущем своем уверен, то есть в завтрашнем дне.
Пятаков обернулся и посмотрел на прапорщика Редько, сидевшего с автоматом в руках на заднем сиденье рядом с Торгановым, и уточнил: