Темное безумие (ЛП)

— О чем ты, черт возьми, говоришь? Том Мерсер был помещен в психиатрическое отделение Котсворта как больной шизофренией, лечившийся лекарствами. Он был одним из моих самых известных пациентов.

— Который повесился на простыне.

Она бледнеет от шока.

— Зачем ты это делаешь. Почему ты лжешь?

— Да ладно. Разве ложь один из симптомов моего расстройства?

Она меряет камеру шагами, не глядя на меня.

— Нет, но тебе нравится создавать тщательно продуманные катастрофы. Я не стану твоей жертвой. Я не стану твоей следующей катастрофой.

— О, Лондон. — Мне нравится произносить ее имя, на вкус оно как свежая сирень. — Как ты думаешь, почему я с самого начала был так очарован? Когда мы встретились, ты уже была прекрасной катастрофой.

Она бросается на клетку. Как дикое животное, она хватается за решетку и, содрогаясь в неистовом припадке, сотрясает свою тюрьму. Я неподвижно стою с другой стороны. Решетки не поддаются.

— Пошел ты. Пошел ты… — Она снова и снова повторяет это, хриплая мантра срывается с ее губ.

Тяжело дыша, она повисает на решетке, ухватившись за прутья, она еле удерживает себя в вертикальном положении. Я кладу свои руки на ее.

— Есть только один выход, — говорю я. — Ты достаточно умна, чтобы найти его.

Она сосредотачивает на мне взгляд.

— То, что было ранее — между нами — что-нибудь для тебя значило?

Я прижимаюсь губами к ее пальцам, вдыхаю ее запах.

— Это значило все.

— Тогда ты не можешь этого сделать, Грейсон. Ты сбит с толку… думаешь, это любовь? Десимпатичные социопаты не мучают своих близких. Ты должен защищать меня от своей болезни, а не навязывать ее мне.

У меня вырывается смех.

— Но это же миф, не так ли?

Она хмурится.

— А я — лжец, не так ли?

Я протягиваю руку через решетку и хватаю ее за затылок, притягивая к себе, чтобы попробовать ее на вкус. Я не тороплюсь, просто ощущая ритм ее дыхания, прежде чем отпустить ее.

— Поскольку я люблю тебя, я дам тебе то, что никогда никому не давал раньше. — Ее глаза расширяются, когда я отхожу от клетки. Она цепляется за свою надежду, ожидая услышать слово «свобода». Но я не могу ей этого позволить. Только в ее власти освободиться.

— Вот тебе единственная подсказка, Лондон, — говорю я и беру свечу. — Думай об этом как о своей исповеди. Доктор Мэри Дженкинс была слишком горда и слишком тщеславна, чтобы признать то, что ты можешь рассказать по секрету. И только клетка услышит твой шепот.

У нее вырывается истерический смех.

— И видеокамера, верно? — Проходя мимо, она садится рядом с тарелкой и смотрит на еду. — Я не такая, как доктор Дженкинс. Я не делала лоботомию своим пациентам.

— Нет, не делала. Это было бы слишком очевидно. Ты умнее. Талантливо используешь импульсное управление. Но, тем не менее, как и другие, ты попала в свою собственную сеть. — Я иду к двери. — Пора признаться в своих грехах, Лондон. Ты пытала своих пациентов. Ты уничтожила их разум. Ты играла в Бога, пытаясь найти себе лекарство. Как только ты это признаешь, дверь камеры откроется.

Она поднимает взгляд от тарелки.

— Ты хочешь, чтобы я призналась в этом?

— Да.

Она поднимает руки в знак капитуляции.

— Отлично. Я признаюсь в этом. А теперь открой эту долбаную дверь.

Я останавливаюсь у выхода.

— Ты же знаешь, любовь моя, не все так просто.

Мимолетно, но на секунду на ее лице промелькнула паника. Ее вот-вот бросят. В клетке, в такой же, в какой ее отец держал девочек. Она цепляется за одежду, ища случайную нить, ее волосы растрепаны. Дикая и безумная.

— Я хочу увидеть досье Тома Мерсера, — говорит она.

Я потираю затылок.

— Это требование сложно удовлетворить…

— Я хочу его увидеть, — рявкает она.

Я тяжело выдыхаю.

— Ладно. — Затем я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Нет, — говорит она, останавливая меня в дверях. — Мой отец не зажигал свет в подвале. Он держал их в темноте.

Я смотрю ей в глаза. Я обещал освободить ее, и я это сделаю. Освобожу ее от боли и от деформированной человечности. Но сначала ей предстоит столкнуться с темнотой. Даже она это знает.

С самого начала люди разделяли добро и зло. Двух существ, борющихся за господство. Я не верю в божественных существ. Жизнь намного проще. Мы сами себе боги и дьяволы. Способные на самое низкое зло и на великую праведность. Мы устанавливаем свои собственные правила и создаем свои собственные небеса и ад.

Выбираем их каждый день.

Я гашу пламя и закрываю дверь, отрезая ее от света. Оставив Лондон воевать со своими демонами в своем личном аду.

Глава 25

УБЕЖИЩЕ

ЛОНДОН

Однажды я проводила консультации для женщины, которая боялась остаться одна. Муж бросил ее ради более молодой женщины, дочь сбежала из дома, чтобы учиться в колледже, и ей все время было не по себе. Она не могла заснуть, не могла совладеть с собой. Ежедневно страдала от панических атак.

— В доме слишком тихо, слишком безмолвно, — сказала она во время одного из наших сеансов. — Ненавижу тишину.