Темное безумие (ЛП)

Я пытаюсь подавить воспоминания и ползу к полосе серебряного света. Где она? Боже, где она, черт возьми?

От падения что-то во мне сломалось. Одна из запечатанных дверей сорвалась с петель.

Я слышу голос Сэди: «Как только ты сломаешь замки, пути назад не будет».

Насколько глубокой окажется кроличья нора?

Голос Грейсона ведет меня к свету, я царапаю ногтями пол. С каждым толчком мой спинной мозг пронизывает раскаленный прут. Я поглощаю эту боль, даже приветствую ее, потому что она настоящая. Я знаю, что она существует и почему.

Но воспоминания слишком быстро наполняют мой разум. Подавляя. Голова раскалывается, пытаясь отделить правду от вымысла.

«Он накачал меня наркотиками». Грейсону пришлось накачать меня наркотиками. Я цепляюсь за эту надежду, отчаянно желая, чтобы образы, атакующие мою голову, снова растворились в бездне. Но там, где когда-то царила тьма, теперь горит свет, освещающий заполненные призраками уголки.

Я дотягиваюсь до прутьев и крепко держусь, еще глубже погружаясь в эту нору.

«Я не дочь своего отца».

Не по крови. Не была рождена безымянной, безликой женщиной, которая умерла после моего рождения. Это не ее сад. Это не наш дом. Я родилась в тот день, когда он меня похитил. Перенес меня в свой мир замков, ключей и решеток. Я родилась в темном мире — после того, как меня вырвали из света.

— Он похитил меня.

Даже когда я все больше погружаюсь в воспоминания, психолог во мне отрицает все это. Подавленные воспоминания не заслуживают доверия. Они редко бывают точными. Это способ, с помощью которого мозг перераспределяет воспоминания, сортирует множество моментов, которые не укладываются в голове. Я хочу и дальше отрицать произошедшее, но теперь мне кажется, что у меня с глаз сняли пелену. Все стало так ясно, так ярко.

Так реально.

И я никогда не чувствовала себя более одинокой.

«Ты знаешь».

Я знаю. Я всегда знала о девушках, потому что когда-то была одной из них. Пока он не вытащил меня из камеры и не оставил для себя. Он был копом. Он был гребанным шерифом. Конечно, он также был моим защитником. Я охотно осталась в убежище и оставила тот мир позади, навсегда забыв о нем.

Человек, которого я убила, не был моим отцом. Но пациенты, которых я пытала, чтобы понять, кто я, что я…внезапно их стало слишком много. По двери бежит трещина, из щелей просачивается свет, мой мозг не выдерживает напряжения.

Я вырубаюсь.

Глава 26

ДО САМОЙ СМЕРТИ

ГРЕЙСОН

Спустя сорок шесть часов в клетке Лондон проигрывает бой.

Разум — порочное место.

Я нажимаю кнопку «Стоп» на диктофоне, затем отмечаю время в блокноте. Первую половину времени она потратила, проклиная меня, обвиняя и перечисляя способы, которыми я должен умереть, — эта часть мне понравилась. Она не осознает, насколько она талантлива, и какое преображение ее ждет. Я улыбаюсь, когда записываю ее предположение о наркотиках. Неплохая идея. Может быть в следующий раз.

Последние четыре часа… Были для нее самыми тяжелыми. И самыми показательными. Даже такая волевая женщина, как доктор Нобл, не может держать демонов взаперти вечно. Сейчас я наблюдаю за ней через экран компьютера, пока она спит, обняв себя руками.

Отрицание требует огромных умственных усилий. Вы должны быть абсолютно слепы, совершенно заблуждаться, чтобы не сломаться, столкнувшись с истиной в ее простейшей форме. Независимо от поступков, Лондон не страдает идиосинкразическими убеждениями. Она не бредит. Овладение искусством лжи было механизмом выживания, чтобы защитить себя, чтобы позволить ей стремиться к величию, несмотря на боль и вред, причиняемый окружающим.

Пришлось просто потянуть за ниточку, пока катушка не распуталась, раскрывая правду. Я наслаждаюсь аналогией, пока моя рука летает по странице журнала. Я хочу помнить наш момент. Потом это будет важно.

Могу ли я заявить, что знал все ответы до того, как впервые вошел в ее кабинет? Нет, совсем нет. Необычно для меня. Обычно я провожу обширное исследование по теме, перед тем как начинаю действовать. Но с ней… она была другой, особенной. В случае с ней было только ощущение.

То, что я всю жизнь воспринимал как чушь. Я работаю с фактами и доказательствами, а не с инстинктом или интуицией. Я верю тому, что великие умы до меня проверяли, изучали и доказывали.

Но, как я уже сказал: она другая. Я почувствовал родственную связь с ней, и это побудило меня препарировать наши отношения на части, расчленить их и сложить так, чтобы я мог проанализировать их и понять.

В данном случае, полагаясь на инстинкт, я пошел против своей природы. Доверяя этому странному новому ощущению, которое согревает мою кровь всякий раз, когда я думаю о ней. Любовь — если это действительно она — решила, что мы подходим друг другу, и предоставила доказательства. Наконец.

Я переворачиваю страницу, прижимая шариковую ручку к блокноту, и снова щелкаю, запуская видеозапись. Волосы в красивом беспорядке закрывают лицо, покачиваясь на полу, она снова и снова шепчет: «Он не мой отец».