Темное безумие

— Как в ужасной шекспировской трагедии, — говорю я ей. Я запомнил более сотни различных замков. Как только я увидел вытатуированный ключ на ее руке, то точно знал, что это за замок и какого производителя. Оставалось только получить чертежи. И достать записи о том, какие тюрьмы и изоляторы в штате Мэн пользовались данными замками. — Я выбрал Рокленд не только из-за его красоты, — это все, что я произношу вслух.

Ее мягкие губы приоткрываются. Она переводит взгляд на решетку, исследуя ее сверху донизу. Камера в ее подвале изготовлена той же компанией, которая много лет назад оборудовала камеры в полицейском участке ее отца. Я уверен в этом, потому что специально узнал. И тот же производитель изготовил камеру, в которой я нахожусь сейчас.

Она понимающе улыбается.

— Мы — извращенный вид неизбежности. Это не судьба. Просто мы обречены.

Наверное, она права. Если ты вылез из подвала или подземелья, то вряд ли будешь светлым ангелом… Скорее темной тварью. Демоном, загорающимся на свету.

— Ты все так же красива, — говорю я хриплым голосом с акцентом, который я пытаюсь скрыть. — Мой темный ангел.

Ее взгляд фокусируется на мне.

— Как ты узнал, что я соединю все точки?

Я качаю головой.

— Я не знал. Это судьба, Лондон. Переменная между нами, которую я никогда не мог разобрать на части и проанализировать. Мы неотвратимы. Неизбежны. Единственная тюрьма, из которой я не хочу сбегать.

Она смотрит на шарф в руке, глядя сквозь ткань на ключ, спрятанный внутри.

— Это может не сработать.

Да. Возможно, это не сработает. Наверное, даже не должно сработать. Шансы на то, что ключ, которым открывалась клетка из ее детства, совпадет с замком этой камеры, очень малы. Я уже посчитал. Вычислил шансы. Но, как и мы, он может быть деформирован и превращен во что-то идеальное.

Парочка грубых движений и ключ Лондон будет точно соответствовать замку.

— Мы связаны на более глубоком уровне, — говорю я ей. — Через решетки, клетки и тюрьмы… в буквальном смысле и фигуральном. Вот почему ты никогда не стала бы для меня расходным материалом. Ты идеально мне подходишь.

Верит ли она мне? Некоторыми вещами нельзя манипулировать. Мои чувства к ней реальны.

— Я не герой, Лондон, — говорю я. — Но я и не злодей.

— Время вышло, доктор, — кричит охранник.

Лондон движется быстро. Она бросается к камере и проталкивает шарф сквозь решетку.

— Он заберет меня, — шепчет она. — Позволь ему забрать меня.

Я хватаю шарф и пытаюсь дотронуться до ее руки, отчаяние накрывает меня, когда ее оттаскивают.

— Отпусти ее!

Два охранника прижимают Лондон к стене, давая мне достаточно времени, чтобы засунуть ключ в рукав — как дешевый фокус.

— Брось его, Салливан, — приказывает офицер.

Я отпускаю тонкий материал. Шарф беззвучно опускается на цементный пол.

— Отойди, — приказывает он мне.

Пока охрана выпроваживает Лондон, я не свожу с нее взгляда, пока она не пропадает из вида. Пока она не исчезает в коридоре. Я подхожу к задней стене камеры, полицейский отпирает дверь и забирает шарф.

— Гребаные фанатки, — бормочет он, осматривая его. Затем нюхает. — Хотя пахнет хорошо. Ты заполучил горячего доктора, Салливан. Я сохраню его. — Он насмехается надо мной, и я ему позволяю.

Как только они уходят, я устраиваюсь в углу. Провожу подушечкой большого пальца по зубцам ключа. Предвкушение заставляет меня улыбнуться. Я жду, пока все не затихает, чтобы начать подпиливать зубцы ключа, используя край стальной раковины.

Меньше, чем через два часа приедет бронированный грузовик с небольшой армией, чтобы перевести меня в колонию. Они не торопятся, проводят соответствующие приготовления. Чтобы убедиться, что у меня нет шанса на побег.

А затем Нельсон схватит ее.

Единственный шанс Лондон — что Нельсон побоится прикоснуться к ней.

Я работаю над ключом, пот обжигает глаза. Мне это нравится.

Когда наступит время, я уйду. И удостоверяюсь, что по пути нанесу достаточно урона, чтобы Нельсон знал, что я жажду крови.

Глава 54

ГДЕ-ТО МЕЖДУ

ЛОНДОН: МЕСЯЦ СПУСТЯ

Правила ведения психологической войны у всех разные. Насколько далеко кто-то зайдет, чтобы деморализовать своего противника и доминировать над ним, зависит от его убеждений. От желания и потребности победить… И заставить врага страдать.

Когда в крови пульсирует жажда насилия, желание убивать становится неотъемлемой частью тебя. Это сокровенное и неуправляемое чувство — словно любовник, одержимый только одним чувством, одним стремлением, который не остановится ни перед чем не ради победы.

Для Грейсона и меня эти границы размыты больше, чем у остальных. Мы можем так же легко совершить убийство, как и заняться любовью. И то и другое доставляет нам высшее наслаждение и чувство обладания другим.

Любовь и убийство. И то и другое подпитывает одна эмоция.

— Доктор Нобл? Вы меня слышали?

Я поднимаю взгляд и заправляю прядь волос за ухо. Надзиратель Маркс стоит передо мной во всей своей долговязой пугающей славе.

— Да. Мне жаль. Я просто подумала, что мы совершили полный цикл.

Он усмехается.