Темное дело

Он резко обернулся и увидел унылое лицо Яйцина. Начальник охраны и безопасности круиза был явно чем-то удручен. Не нужно обладать проницательностью Эйнштейна, чтобы понять, что на «Заре» вновь приключилось что-то необычное.

Туровский резко отодвинул от себя Ирину и встал. Инстинктивно почувствовав, что она лишняя, Ирина бесшумно испарилась, словно ее здесь и не было. Жена распорядительного директора прекрасно знала, как себя вести, чтобы не мешать мужу…

— Ну? — тяжело выдохнул Туровский.

— Я, господин директор, то есть мы… — заюлил было Лева Яйцин, но Максим его резко перебил:

— Что случилось?

— Я не виноват! — тотчас отозвался Яйцин, словно его уже обвиняли во всех смертных грехах, он даже выставил вперед свои большие, мосластые руки, как бы защищаясь от несправедливых упреков. Но упреков пока не было — просто Туровский хотел понять в чем дело.

— Говори!.. Да не тяни ты. Лева!.. Что там у вас еще случилось?!

— Сердце, — еле слышно произнес Яйцин, и в его глазах мелькнул суеверный страх. — Опять. Опять сердце…

— Что?! — вскричал Туровский.

Он подскочил к начальнику охраны и безопасности, крепко встряхнул его — так, что у Яйцина громко стукнули зубы, — и страшным шепотом переспросил:

— Повтори, что ты сказал!..

— Я говорю, там с сердцем у одного… — упавшим голосом произнес Яйцин.

— Ты пьян!

— Вы что!..

— Значит, ты врешь! — вдруг бешено заорал Туровский.

— Да вы что там?!.. Все с ума посходили?!.. Какое сердце? У кого? Когда? Почему?..

Лева Яйцин уже открыл рот и хотел рассказать, что пока ничего страшного не случилось — просто еще у одного пассажира вдруг «кольнуло», может быть легкий приступ, да и не приступ, наверное, вовсе, а так — мелочь, пустяк, ну переволновался человек, перепил слегка, с кем не бывает, ведь Новый год на носу, понять каждого можно; так что ничего страшного нет, но доложить начальству он, Лева, все-таки обязан, потому как подозрительно все это, непонятно, честно говоря: то один, то второй, то третий…

Но всего этого он рассказать не успел, потому что в конце коридора вдруг послышался шум, как будто кто-то тяжело бежал, и почти тотчас показались двое мужчин, которые что-то волокли. Мужчины негромко переругивались и страшно сопели. Одного из них Туровский сразу же узнал — это был стюард Рохлин, второй же, высокий, холеный, с пегим венчиком редких волос вокруг лысины — волосы напоминали увядший камыш вокруг озера — раньше никогда распорядительному директору не встречался. У Туровского даже мелькнула дикая мысль, что это посторонний, что этого человека не должно быть на «Заре», но тотчас эта безумная мысль исчезла, провалилась куда-то в преисподнюю, сгинула навсегда, потому что именно сейчас, когда эти двое приблизились, Максим вдруг понял, что они волокли.

Это был человек.

Человек!

Более того, Туровский сразу же узнал, кого несли Рохлин и лысый. Это был известный всей Москве бизнесмен и предприниматель, весельчак и кутила Ваня Калачев. Человек, прославившийся там, что в одной из компаний легко и непринужденно пустил в обиход выражение, которое вскоре узнал весь мир, — «новые русские»…

— Дверь! — еще издали закричал Рохлин.

— Что? — не понял Туровский.

— Дверь! Дверь!.. Ах, мать твою!.. — хором заорали Рохлин и лысый, едва не выронив свою ношу, и только тогда распорядительный директор понял, что они хотят.

Он бросился к медсанчасти и изо всех сил забарабанил в дверь, но ему никто не открыл, лишь раздался приглушенный и недовольный голос Блудова:

— Сейчас, сейчас…

— Скорее!

— Успеете!..

Туровский побелел от ярости, но тут внезапно какая-то сила легко отодвинула его в сторону, и дверь содрогнулась от могучих ударов подоспевшего начальника охраны и безопасности. Эти удары оказались настолько сильны, что секретный японский замок застонал на все лады, словно живой, и непременно бы открылся сам по себе, без помощи людей, если бы вдруг дверь неожиданно не распахнулась, и в проеме возник разъяренный Блудов.

— Какого пса?!.. — бешено заорал врач, но тотчас был снесен в сторону Рохлиным и лысым, которые волокли Калачева.

— Какого пса?!.. — уже значительно тише повторил Блудов, однако гигантский кулак Левы Яйцина, внезапно появившийся перед его носом, заставил врача окончательно заткнуться и примириться с обстоятельствами.

Блудов проворчал что-то невнятное.

— Что, что?! — грозно навис над ним Яйцин.

— Я молчу!

— Вот и молчи!..

— А я что? Я ничего…

Пока врач и начальник охраны вели этот содержательный разговор, Рохлин и лысый бережно уложили свою ношу на свободную кушетку. Туровский, который вошел в приемную медсанчасти последним, вдруг с удивлением заметил, что сорочка на Калачеве разорвана, верхней пуговицы нет, а рукава испачканы красным…

Теперь «новый русский» и крупье «Зари» лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, оба были без сознания, и вдруг распорядительный директор с неожиданной тоской подумал, что это только начало его, Туровского, несчастий.

3