Темное дело

Лева в растерянности посмотрел на Зотова, и тот, которому, по всему было видно, все это смертельно надоело, небрежно махнул ему рукой — иди, мол. Начальник охраны сокрушенно покачал головой и вышел. Вслед за ним вышли и мы.

Едва дверь за нами закрылась, как Рябинина решительно повернулась в сторону Левы:

— Мне нужно послушать разговор, который сейчас там происходит, — сказала она.

Ничего себе! Не больше, не меньше. Разговор ей надо послушать. Три пары изумленных глаз воззрились на нее, но ее это ничуть не смутило.

— Да, да, да! — сказала она. — Все знаю. Нехорошо. Но мне — надо!

Типично женская логика.

— Юлия… — ошеломленно произнес Костя Сюткин, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

Очевидно, в эту минуту ему открылась какая-то новая, неведомая доселе грань Юлии Рябининой, о которой он и не подозревал до этого.

— Костя! — сказала она таким тоном, что если он даже и хотел что-то сказать по поводу непонятного ее поведения, то после такого повелительного возгласа заткнулся.

Лева Яйцин к тому времени вновь обрел дар речи.

— Вы что? — сказал он хриплым голосом. — Вы что? Что?..

На большее, понял я, сейчас он не способен — такая наглость кого угодно выбьет из колеи.

— Вы не поняли, — сказал я, обращаясь к Леве. — Госпожа Рябинина хотела только спросить, о чем, по-вашему, они сейчас там разговаривают? Кроме вас ей некого спросить. А она, надо сказать, очень уважает ваши аналитические способности.

Теперь уже он тупо уставился на меня, напрягая свои мозги: смеюсь я над ним, или все-таки права была его бабушка, когда говорила ему, что он самый умный? Если у него была, конечно, бабушка.

Выбирают обычно то, что хочется выбрать. Поэтому он ответил:

— Предположить, конечно, я могу. Может быть этот петух гамбургский хочет сейчас стать главной шишкой на борту, а командир, значит, этому препятствует. А Туровский, мудак, сам виноват.

И он глубокомысленно замолчал. Собственно, ничего нового, конечно, он не сказал, но главное было сделано, он поумерил немного свою бдительность, так некстати разбуженную Рябининой.

Та уже поняла свою ошибку. Информацию, разумеется, можно добывать любыми путями, но надо же различать ее источники, в конце концов. Этот Лева, несмотря на всю его ущербность, может так перекрыть кислород, что мало не покажется.

Если Рябинина, впрочем, и поняла свою ошибку, то очень своеобразно. Она посмотрела на нас троих самым своим презрительным взглядом, на который была способна, и заявила нам, опешившим:

— Я что, виновата, что меня окружают одни непроходимые дебилы?

И, гордо повернувшись, пошла по коридору, оставив нам возможность любоваться ее точеными, чего скрывать, ножками. Туманность ее последнего заявления компенсировалась красивой фигурой: ну что взять с красивой женщины? Не ведает, что творит…

Снова сработала вспышка Костиной фотокамеры — Сюткин запечатлел для вечности выражение лица Левы Яйцина. Судя по всему, ей, то есть вечности, будет над чем поразмыслить, когда она столкнется с феноменом Левы Яйцина.

— Для вечности, — так и сказал Костя Леве, и тот, не поняв всей серьезности для себя ситуации, успокоился.

В «Нирване» Дима Абдулов был центром слабого внимания:

— Филя Киркоров, — громогласно вещал певец, — просто делец. Не певец, а делец. Делает капитал на своей внешности.

В руке Дима Абдулов держал бокал с шампанским. Судя по цвету лица Димы, бокал этот был далеко не первым. Кумир шестнадцатилетних девочек был изрядно подшофе.

— Алла Борисовна, — продолжал Дима, — никакая не легенда, а просто мещанка, которую соблазнил заезжий гусар. Филя Киркоров — заезжий гусар нашей эстрады!

Ему настолько понравилась последняя фраза, что он не смог отказать себе в удовольствии повторить ее:

— Филя Киркоров — заезжий гусар нашей эстрады.

И он смолк, наклоня голову к плечу, как бы прислушиваясь к процессам внутри себя.

— Если он гусар, то вы, молодой человек, — денщик, — сказал вдруг стоявший рядом со мной Сюткин, и я даже вздрогнул от неожиданности. Видимо, вся эта история сильно подействовала на Костю, раз он связывается с заведомым, простите за ясность изложения, дерьмом.

Дима не обиделся, как это можно было ожидать, а даже обрадовался невесть откуда взявшемуся противнику.

— А-а, — пропел он, вперив в Сюткина взгляд своих зеленых глаз, от которых сходила с ума половина старшеклассниц России, — пресса… Та самая пресса, которая лижет задницы всей этой своре во главе с Пугачевой и ее мужем. Почем нынче совесть, борзописцы?

Он и здесь не упускал возможность делать себе рекламу, пусть и таким сомнительным способом.

Костя повернулся ко мне и недоуменно спросил:

— У нас что — на лбу написано, что мы пресса? Откуда он знает?!

— Он прессу за версту чует, — успокоил я Костю. — Иначе он давно пропал бы в безвестности.

Присутствовавшие в «Нирване» с интересом на нас поглядывали. Намечался скандал, и никто не хотел упускать подробности.