Темное дело (сборник)

— Да, — сказал Костя. — Он подождал, пока я выйду от него, от Шавката.

— Отлично, — продолжил я. — Думаю, что выглядел он как-то необычно.

— Мы с ним давно не виделись, — проговорил Сюткин. — Но мне бросилось в глаза, что он неестественно бледный.

— И ты подумал, что это связано со снимками, которые он тебе вручил при этой вашей встрече, так?

— Так.

— Замечательно. На самом деле, думаю, что выглядел он так потому, что восточный экстрасенс-шарлатан опоил его чем-то таким, что на время вырубает человека. Самое примитивное, что приходит мне в голову, это то, что он подсыпал ему что-то в кофе.

— Зачем?

— Очень просто. Стас Лейкин вырубился, и он подложил ему в фотоаппарат небольшую бомбочку, на которой, кстати, ты и подорвался. Зачем ты трогаешь чужие вещи, Костя?

— Гриша, не ковыряйся в моих болячках. Просто машинка была хороша.

— Ладно. Теперь дальше. Когда Лейкин вырубился, он, естественно, покопался в его вещах, я имею в виду Шавката, и увидел фотографии с двойником. После ухода Стаса он доложил обо всем в соответствующие органы, но бомбу убирать обратно не стал. На всякий случай. Только так я могу все это объяснить. Но органы этого не делали, точно. Они не покушались ни на Лейкина, ни, тем более, на тебя. Им стала известна фамилия Стаса — и все. Наверное, на глаза Шавкату попалось какое-то его удостоверение.

— Логично, — согласился Костя. — И что ты думаешь делать со всем этим?

— Просто хотел знать, — пожал я плечами. — Не люблю, когда что-то неясно.

Он немного помолчал, я тоже не хотел ничего говорить. Вдруг он сказал:

— Знаешь, Гриша. Я тут подумал немного. На самом деле вот этот двойник — это знаменитый алмаз «Кох-и-нур».

— Почему? — не понял я.

— Потому что обман. Красивый обман И все, кто находится рядом, страдают. А обман живет. Все умрут, а он останется.

— Это, наверное, слишком сложно для меня, — сказал я. — Я пойду. Выздоравливай.

— Ладно, — пообещал Костя.

— И не расстраивай больше маму. Она у тебя хорошая.

— Знаю, — сказал он. — А ты не обижай Юлю. Она тоже хорошая.

— Знаю, — согласился я.

Когда я вышел от Кости, Юля и Людмила Васильевна что-то горячо обсуждали.

Я подошел к ним.

— Можно идти — сказал я. — Все будет хорошо, Людмила Васильевна. У вас замечательный сын. Хотел бы я, чтобы у нас с Юлей был такой же.

— У вас все впереди, — мудро заметила Людмила Васильевна.

Рябинина предпочла скромно промолчать.

Мужчина, который помог нам в нашем споре с дежурной, подошел к нам и внушительно произнес:

— Григорий Иванович! Вас ждут.

Что-то в этом роде я и ожидал.

— Конечно, — сказал я. — Идти за вами?

— Да.

— Я с тобой, — сказала Юля.

Он покачал головой.

— Простите, Юлия Александровна. Мне было приказано привести только Григория Ивановича.

Ошеломленный, я спросил у Рябининой:

— Ты и вправду по отчеству Александровна?!

Она тоже раскрыла рот:

— Да.

Я повернулся к мужчине.

— Фантастика! — польстил я ему. — Даже я не знал ее отчества. Как вам это удается?

Он усмехнулся.

— Я же не спрашиваю, как вам удается узнавать кое-что быстрее нас, — сказал мне этот странный человек.

Иван Альбертович ждал меня в кабинете главного врача. Больше никого в помещении не было.

— У меня такое ощущение, — сказал я ему, — что у вас нет собственного кабинета. Вызвали бы меня повесткой к себе, что ли.

Я уже не боялся его страшных комнат. Я чувствовал себя настолько уверенным, что мог играть с огнем. А вдруг он сейчас потащит меня в казематы свои, а? Что будешь делать, Лапшин?

Нет, не боюсь.

— У нас везде кабинеты, — не смущаясь, заявил он мне, и я понял, что он тоже ничего не боится. — Поздравляю, Григорий Иванович.

— С чем?

— С раскрытием преступления, — развел он руками. — Можно сказать, что вы раскрыли нам глаза на этого Шавката. Им уже серьезно заинтересовались. Вы же понимаете, что палата Константина Сюткина прослушивалась.

— Да уж.

— Ну вот. — он посмотрел на меня и прямо, без выкрутасов, рубанул. — Где негативы?

Так же просто и бесхитростно я ответил:

— На Белорусском вокзале.

— Где?!

— В камере хранения, — добавил я. — Ячейка 318. Код Р-5147. Забирайте в любое время.

— А Лейкин? — не спускал он с меня своих внимательных холодный серых глаз.

— А что Лейкин? — удивился я. — Мы договаривались только про негативы.

— Не морочьте голову, Лапшин. Где Лейкин?

Я посмотрел на часы.

— В самолете, — ответил я.

Он опешил:

— Где?!

— В самолете, — повторил я. — Москва — Нью-Йорк. У него давно открытая виза, он подготовился. Купить билет для него проблемы не представляло. Он улетел в Америку, Иван Альбертович.

Никогда в жизни не видел ошеломленных роботов. Теперь вижу.

— Вы хотите сказать, — медленно произнес Иван Альбертович, — что пока вы ужинали в ресторане, а мы внимательно за вами наблюдали, он спокойно прошел регистрацию и улетел?

— А зачем он вам? — небрежно спросил я. — Негативы, можно сказать, у вас в руках. Зачем вам Лейкин? Хотите вручить ему приз за лучшую фотографию сезона?

Желваки на его скулах заходили ходуном.

— Вы пожалеете, Лапшин, — сказал он.

— Уже, — откликнулся я.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Заметка, опубликованная в «Российской молодежной газете»: