Темное эхо

Через два часа после рассвета вторых суток похода к омерзительному коктейлю запахов добавилась рвотная вонь, когда мы наскочили на шквал, с которым пожаловало четырехфутовое волнение. Пришлось взять паруса на рифы. Шхуна, как корыто, зачерпывала воду, продавливаясь сквозь волны, и я подошвами чувствовал тряску древних тимберсов и шпангоутов. Впрочем, я знал, что «Андромеда» способна вынести гораздо большее, прежде чем разломится напополам и пойдет ко дну. Все-таки ее строили с расчетом именно на такую погоду, если не хуже. А с другой стороны, шхуна была не первой молодости. И хотя аутентичность сего заслуженного судна была вещью ценной, за ним, судя по всему, не очень-то прилежно приглядывали.

Море окрасилось в угрюмый бутылочно-зеленый цвет под оловянистым небом. Ветер, дувший со стороны арктической Норвегии, жалил незащищенные участки моей кожи, которая тут же онемела. Палубу заливали дождь и водяные брызги. Я был в клеенчатой робе поверх штанов и свитера из промасленной шерсти. Поля зюйдвестки хлопали, силясь сорвать ее с головы. И я обнаружил, что улыбаюсь. Мне нравилось находиться в гуще столь стихийного явления. Кроме меня, в море были и другие люди, ловившие рыбу, доставлявшие грузы или занятые военными учениями. Я же был свободен от подобных обязанностей и мог просто наслаждаться моментом.

По плечу кто-то постучал, выбив меня из задумчивости, и я обернулся. Это был капитан Штрауб, шкипер нашей «Андромеды». Я осмотрелся кругом. На палубе стояли только мы вдвоем.

— Я смотрю, вы привыкли к качке! — крикнул он, ухмыляясь в седую мокрую бороду. Штрауб был голландцем и изъяснялся с густым акцентом.

— Наверное, родился таким, — ответил я.

— Значит, повезло, — сказал он. — Не желаете ли попробовать себя за штурвалом, мистер Станнард?

— С радостью, кэп.

— Только старайтесь не сбиться с курса.

Наверное, ему хотелось покурить или забежать в уборную и так далее. Мы слишком далеко отошли от берега, чтобы я умудрился посадить «Андромеду» на мель, а для организации столкновения на море требуется как минимум два участника, и парень на мостике второго судна наверняка будет поопытнее меня. Все же я испытал нечастый для взрослого человека подъем от мысли, что мне доверили такую важную вещь, как штурвал. Это означало, что теперь шхуна в моих руках. Я отвечал за судьбу семи душ на борту. Неожиданное удовольствие тут же дало понять, сколь немногого я достиг в своей жизни. Впрочем, осознание некоторой ущербности не испортило приятного впечатления. И тут удивляться нечему, это вовсе не откровение. Мы живем в век уменьшающихся личных достижений. На секунду я подумал, что управление семидесятитонной шхуной в штормовую погоду даст мне много хорошего. Это физический труд. Несмотря на промежуточные механизмы, я своими руками ощущал мощь волн и вес судна. Рядом со штурвалом, на специальном столбике, находился нактоуз с компасом. Смахнув воду с выпуклого стекла, я снял показания. Я знал, где мы находимся и куда идем.

На следующий день суша возвестила о своем приближении рваной серой грядой на сером горизонте. К моменту, когда мы бросили якорь у Бальтрума, столь же серыми были и физиономии наших горе-орнитологов, истощавших от рвоты и жаждавших поскорее сесть в спущенный на бурные воды баркас, чтобы ощутить наконец под ногами нечто незыблемое. Я проводил их взглядом, добровольно вызвавшись остаться на борту. Теперь кубрик будет в моем единоличном распоряжении. Дикий песчаный пляж, камыши и редкостные птички, к которым так стремились мои товарищи, не казались очень уж увлекательными.

Остался и капитан Штрауб. Тем вечером мы ужинали вместе в его каюте. Он проявил себя изобретательным коком, состряпав нечто вроде ячменной каши с тушеной свининой и луком. Кушанье мы запивали светлым пивом, а на десерт у нас был поистине изумительный голландский сыр и великолепное бренди из его личного погребца. Куда там источенным насекомыми морским галетам и ржавой селедке! Я бы сказал, что такая диета — цивилизованный, но верный путь к цинге.