Темное наследие. Беззвездная ночь. Нашествие тьмы. Путь к рассвету

— Кристалл, — тихо сказала она, ибо этот теплый предмет не был скользким, подобно куску льда. Стампет закрыла глаза, сконцентрировавшись на своих ощущениях, пытаясь почувствовать истинную температуру предмета.

— Мое заклинание, — прошептала жрица, подумав, что она раскрыла тайну кристалла. Она произнесла что-то нараспев, рассеивая волшебство, вызванное недавно, чтобы отогнать холод.

Но кристалл оставался теплым. Стампет потерла об него руки, и тепло распространилось по всему ее телу, согрев даже мокрые ноги.

Жрица поскребла подбородок и огляделась: не переместила ли лавина еще чего-нибудь. Но все, что она видела вокруг, было белым, серым и коричневым. Привычный невыразительный гобелен поверхности Пирамиды Кельвина рассеял ее подозрения. Она вновь подняла вверх хрустальный осколок, наблюдая за игрой солнечного света в его глубине.

— Может быть, это магическое средство против холода, — рассуждала она вслух. — Кто-то принес его с собой в долину. Возможно, он искал какое-то сокровище или поднялся сюда, чтобы получше оглядеться вокруг, думая, что кристалл защитит его. Что ж, против холода — да, — заключила Стампет, — но не против лавины, которая погребла человека.

Ну вот, она с этим разобралась. Стампет чувствовала, как ей повезло: она нашла такую полезную вещь. Жрица посмотрела на юг, где виднелись в сером тумане высокие пики Гребня Мира, постоянно покрытые снегами. Неожиданно она подумала о том, как пригодится ей хрустальный осколок. Любая гора покорится Стампет, если у нее будет такая защита. Она могла бы взойти на все вершины за одно путешествие, и ее имя будет почитаться среди дворфов!

Так Креншинибон, хрустальный осколок, обладающий разумом коварный артефакт, вновь заработал, вкрадчиво внушая Стампет надежды на выполнение самых сокровенных ее желаний. Креншинибон сразу понял, что его новый владелец не просто дворф, а жрица дворфов, и не очень этому порадовался. Дворфы славились своим упрямством и стойкостью к магии. Но все же артефакт зла радовался тому, что выбрался наконец из снегов, что кто-то появился на Пирамиде Кельвина и извлек его на свет.

Хрустальный осколок снова находился среди живых, там, где он мог сеять смерть и разрушение.

* * *

Он пробирался по штольням, пытаясь шагать в ритме стучащих молотков дворфов. Привыкший к звездам над головой, он чувствовал себя крайне неуютно в тесном пространстве; иногда высокому Киерстааду приходилось вставать на четвереньки, чтобы протиснуться в низкие сводчатые проходы.

Заслышав чьи-то шаги, он остановился и вжался в стену. Юноша не был вооружен, хотя здесь, в шахтах дворфов, его едва ли встретили бы дружелюбно, особенно после неприятной встречи Бренора с Берктгаром. Отец Киерстаада, Рэвйяк, конечно, приветствовал возвращение Бренора, но тем не менее в племени явно ощущалась напряженность. Берктгар и его сторонники оказывали колоссальное давление на Рэвйяка, стремясь восстановить прежнее тотальное недоверие ко всем, кто не принадлежал к их роду. Рэвйяк был достаточно мудр, чтобы понимать, что если он начнет слишком сильно конфликтовать с Берктгаром, то может вообще потерять контроль над племенем.

Киерстаад видел это и испытывал смешанные чувства. Он оставался на стороне отца, верил, что дворфы были его друзьями, но аргументы Берктгара действовали и на него. Все связанное со старым, традиционным образом жизни — охота в тундре, молитвы, обращенные к духам убитых животных, — казалось таким удивительным юноше, который провел последние несколько лет в общении с жалкими торговцами и в сражениях против темных эльфов.

Дворфы прошли, не заметив Киерстаада, и юноша вздохнул свободнее. Он помедлил минутку, чтобы сориентироваться, припоминая, через какие туннели он прошел и где, как он полагал, находятся покои вождя Клана Боевого Топора. Многие дворфы отправились в тот день в Брин Шандер, чтобы забрать оттуда закупленные Бренором припасы. Остававшиеся в шахтах работали в более глубоких штольнях, энергично разрабатывая жилы драгоценных минералов.

То отступая назад, то кружа, Киерстаад наконец добрался до маленького коридора, по обеим сторонам которого находилось по две двери и еще одна — в самом конце. Первая комната, в которую он заглянул, не показалась ему похожей на жилище дворфа. Плюшевые ковры и кровать, на которой грудой лежали матрасы и теплые одеяла, подсказали юноше, кто хозяин комнаты.

«Реджис», — подумал Киерстаад с усмешкой. Этот хафлинг, по общему мнению, символизировал все то, что презирали варвары: он был ленивым, толстым, прожорливым и, что хуже всего, трусливым. И тем не менее Киерстаад, так же как и многие другие варвары, встречал Реджиса широкой улыбкой, когда тот появлялся в Сэттлстоуне. Реджис был единственным хафлингом, которого знал Киерстаад, но, если Пузан, как многие называли его, был типичным представителем своей расы, юноша был бы рад познакомиться и со многими другими хафлингами. Он осторожно закрыл дверь, еще раз улыбнувшись при взгляде на гору матрасов: Реджис часто хвастался, что может обеспечить себе комфорт в любом месте и в любое время.

Да уж!