Темное наследие I. Там, на неведомых дорожках…

К предстоящему событию я относился двояко, с одной стороны русалки нагнали жути, сон этот с огромным пальцем и молниями, пояснения русалок во сне — все это заронило зерно иррационального страха мне в сердце. Особенно инструкция от русалок, ведь когда они говорили со мной во сне, то между нами устанавливалась эмпатическая связь, и я не просто слышал, что они говорят, я буквально на себе ощущал описываемые ими события. Одно дело если тебе скажут, что завтра ты умрешь, а совсем другое если покажут тебе эту смерить и дадут почувствовать, как именно она произойдет.

До недавнего момента я относился к заданию скептически. Ничего сверхъестественного, в плане обитателей, на болотах я так и не повстречал, поэтому полагал, что ночью на определенном месте просто расцветет цветок, я его сорву, если кто-то нападет, то активирую боевое тело и, скорее всего, убегу. Тут опять, вроде как, и подраться возможность подворачивается, но по времени лимит, успеть отнести цветок русалками до рассвета.

С последним пунктом тоже неясность — я не знал, как именно отнести цветок папоротника русалкам. То есть, теоретически, вероятно, если грань между сном и явью во время ивента разомкнется, то я смогу добежать до русалок. Но если поверить в это, то придется поверить и в то, что с той стороны полезет всякая нечисть.

Единственный более-менее вменяемый вариант, который мне виделся это тот, что я рву цветок и бегу домой, а там, или где-то по пути, русалки появляются наяву и забирают цветок. А что, Дубравка же появилась, чтоб предупредить о драконе. Значит и сейчас может появиться, просто мне нужно до рассвета добежать до зоны, в которой она имеет силу и способна это провернуть.

Вечер на болоте оказался потрясающим. Огромное размытое солнечное пятно медленно опускалось к горизонту, небеса темнели, а на болоте напротив, загорались огни. Светлячки, гнилушки, цветы, свечение из воды, все это было не только красивым, но и давало немало света, позволяющего сносно ориентироваться в пространстве.

Туман после захода солнца сгустился. Я подбросил дров в огонь, но он грыз их словно бы нехотя, потрескивая и поскрипывая. Пламя костра слегка разгоняло туман, образовав над ним нечто вроде купола или полога. От нечего делать я жевал мясо и смотрел по сторонам, стараясь не пропустить появление цветка. С удивлением я осознавал, что чем ближе была полночь, тем сильнее я начинал нервничать. И как оказалось неспроста.

Чертовщина началась ближе к полуночи, если судить по моим сердечно-сосудистым часам. Сперва послышался низкий гул, балансирующий где-то на самой гране восприятия, а вслед за ним пришел страх. Сначала он был слабый и безотчетный, но за считанные мгновения набрал обороты, став диким и безудержным зверем, который рвал волю на части и загонял дух в самые неприличные уголки тела. Страх безмерно усилил то чувство надвигающейся беды, которое не покидало меня после захода солнца. Я находился на гране паники, готовый в любой момент сорваться с места и с безудержными криками пуститься наутек. Не помогал с этим справиться ни свет костра, в который я непрерывно подбрасывал хворост, ни судорожно сжимаемый потной ладонью тяжелый лук.

Я пытался разобраться в причине собственного страха, доискаться до сути. Что могло его вызвать? Самое очевидное — это мои мысли и переживания, ибо я изначально боялся этой ночи, а русалки своими речами и действиями только подлили масла в огонь. Однако все же стоило разобраться в этом вопросе более глобально: чего я боюсь? Ответ был так же очевиден — неизвестности. Но что меня может ожидать в неизвестности такого, что заставляет душу сжиматься в трепещущийся комок? Во-первых: боль. Во-вторых: унижение. В-третьих: смерть. Иных достойных причин для страха я не видел.

Что же пугает меня в боли? Нежелание ее получить, и только. Ведь когда наступает сама боль, то силы организма и сознания мобилизуются и неизменно дают отпор. Это как перед дракой, мандраж присутствует пока не посыплются первые удары. А дальше, как бы больно не было, ты терпишь, и понимаешь, что на самом деле способен выдержать намного больше.

Что пугает меня в унижении? Сама возможность его получить и — не суметь достойно ответить. Или хотя бы просто ответить, постоять за себя и близких людей. Но, если разобраться с точки зрения разума — любое унижение это всего лишь удар по той морали и принципам, которым привык следовать. Они не несут действительной, объективной угрозы, и, в отличие от боли, не могут привести к смертельному исходу.

Вот я добрался и до смерти. Что меня в ней пугает? Неизвестность? Вряд ли. Чего в смерти неизвестного, ведь я прекрасно знаю, что смерть, в любом случае, будет концом существования для меня такого, каким я сейчас являюсь. А так ли уж страшен на самом деле этот конец? Конец, который положит конец и боли, и унижению, и страху?