Темное пламя. Дети Проклятия

Ох, ладно-ладно, я молчу, я не хочу провести ночь на каменном полу, я хочу провести ночь на твоих золотых родинках!

И ничего я не наглый! И не наглючий! И тем более не наглющий! Мой волк! Мой Дей! Ну как тебе не стыдно, я старый больной ящер…

Фуф, не слушает. Можно тихонько перебежать на родинки. Да, они очень волшебные и теплые — и теперь неотъемлемая часть моего Дея.

Сон окутывает ясное сознание волка, в этом сне много, слишком много темных образов и новой темноты. Кажется, на Дея давит не присутствие друидов и омелы рядом, а их общее количество, вся масса темного волшебства. Давит на моего волка, стремясь вырвать из него магию, родинки, любовь и душу…

Вьюнки, которые помогали первой ночью, теперь почти бессильны, тут нужно присутствие лично моей госпожи.

Ну, или может хватить моего.

Неудивительно, что во сне Дей бегает опять за отвратного вида загородкой. Мир, весь мир, целый мир прячется за высоченным забором, мелькая яркими деталями сквозь щели. Тут стыло и темно. Как же ему помочь?

Ответ или намек на ответ каркает с одной жерди. Мой волк задирает голову и видит, пусть неблагими очертаниями, но видит смешную взъерошенную ворону. Персонаж его сна ведет себя ровно как Бранн — роняет что-то яркое из клюва перед Деем, а сам неловко, как сдернутый за хвост, шарахается по ту сторону забора. Но каркать ему это нисколько не мешает.

Мой волк фыркает — в один момент кажется, будто звучит слово «невежливо».

Я прохожу по золотым родинкам в надежде разбудить их добрую магию — и сон Дея преображается опять. Половину жердей выбивает, свет то ли нашей госпожи, то ли золотых облаков падает в прорехи, истончая, растворяя оставшиеся загородки. Ворона исчезает, а вокруг опять заливной луг, на котором поджидает моего волка наша Лили.

Чернота уходит, и Дей опять видит, опять отдыхает, опять спит.

Надо поспать и мне, солнце почти поднялось над горизонтом, теперь ужасы ночи затаятся в своих норах.

Утро подступает быстро, я выспался, все-таки мой волк стал мне родным, хотя и не таким родным, как моя госпожа. За окном вытягиваются сосульки — солнце припекает все жарче, сугробы уменьшаются, как после настоящей зимы, постепенно. Хотя все равно быстрее, чем задумано природой, просыпается сердце мира.

Легкий золотой луч нащупывает лицо моего волка, хотя не имеет возможности его побеспокоить, разве что нагреть нос или оставить мягкий поцелуй на щеке. Мой волк видит свет только во сне.

Вьюнок снова опутал его фигуру, набравшийся нахальства Грей устроился в ногах, придавил одну, но Дея это вовсе не беспокоит.

Мой волк спит и видит золотые сны.

А вот мне пора бы проснуться и приняться за дела: как там поживает наш ценный неблагой?

Ой! Ой-ой! Ой-ой-ой!

Пока я спал, наша Ворона уже растворилась в переходах Черного замка!

И я буду не я, если он вышел не через эту дверь. То есть совершенно не ту, которую сторожит офицер Мэй!

Но это же Ворона! Что он может натворить! Что с ним может случиться! Ай-ай-ай!

И меня вовсе не утешает аккуратно сложенное покрывало, сдвинутые к боковинам подушки, записка…

Стоп! Записка!

Ну-ка!

«Офицер Гволкхмэй, если вам и сегодня придется меня искать, я буду или на кухне, или в библиотеке, или у себя, или тут, или в остальном Черном замке. Если кто-то посмеет упрекнуть вас, что вы меня потеряли, покажите им эту записку: вы не теряли, вы точно нашли».

И подпись. Мда уж. Вряд ли офицер Мэй имеет хоть какие-то шансы разобраться, несмотря на разборчивый почерк.

Видимо, я проспал дольше, чем хотел, раз упомянутый офицер Мэй, постучавшись, похоже, лбом, раз руки заняты, и осторожно приоткрыв дверь плечом, заходит, внося королю поднос с утренней трапезой.

Оставляет его на столике у входа и зорко оглядывается по сторонам, видимо, сопоставив вчерашнюю пропажу еды, сегодняшнюю пропажу Бранна и диван, на который его король положил не далее как позавчера уставшую от слова «смертельно» Ворону.

Да, еда не более чем предлог тут появиться. Проверить догадку. Благой волк осторожно вздыхает, приветливо кивает выбежавшему на проверку Грею, но пёс бдителен более обычного, ему тоже не нравятся все эти магические атаки. Даже знакомого Мэя он встречает настороженно, не подходя. Впрочем, и не рычит, что выглядит самым говорящим проявлением дружелюбия.

— Вот скажи мне, Грей, как уследить за одним неблагим волком волку благому? — похоже, офицер изрядно устал, хотя я не понимаю, когда успел. Но раз говорит с бессловесным Греем… — И как, спрашивается, искать его теперь?

Взгляд Мэя затуманивается, Грей немного отпускает бдительность, склоняет голову набок, в непонимании скулит, но все-таки подходит к знакомому расстроенному волку. Бодает под колено. Ух, эти собачьи нежности! Но офицер хотя бы отвлекается, признательно треплет Грея по ушам, доверительно делится единственной затесавшейся среди куриных бедер ножкой, все равно она там неуместна…

Ох, такими темпами он проглядит то, что как раз стоит заметить!

Офицер Мэй так бы не увидел записки, но я сбрасываю ее хвостом. Мне кажется, Мэю нужно ее прочесть, а не тереть судорожно висок и кривиться ртом.