Темное пламя любви

Прошло еще какое-то время, и помер старый священник в селе Берложье, а вместо него приехал новый, молодой – отец Каллистрат. Петр Митяхин у него печку в доме правил, воротился к дочке сам не свой – глаза так и сияют – и долго рассказывал, какой добрый да приветливый новый батюшка, как собой пригож, а самое главное – холостой, нету у него попадьи.

Луша удивилась: как так? Ведь прихода не дают неженатым.

Оказывается, накануне выезда в Берложье молодой батюшка должен был свадьбу сыграть, да, на беду, невеста его померла в одночасье. А Берложье таким медвежьим углом считалось (одно название чего стоило!), что отправлять там службы мало находилось желающих. Поэтому отца Каллистрата в Берложье все-таки отправили, обязав его найти новую невесту и жениться как можно скорей.

Рассказав об этом, Петр Митяхин значительно поглядел на дочку, которую злые языки уже начали кликать перестарком. Пока втихаря, но ведь недолго и до громкой славы.

Непонятно, что с девкой не так! И собой хороша, и хозяйка неплоха. А ведь ни один парень деревенский на нее не взглянул, ни один тропку к крыльцу Митяхиных не протоптал, никто к Петру Иванычу не подступал с намеком на сватовство. Может, оттого, что Лукерья слишком скромна?

Подумал Петр Иваныч, порассудил – и решил пристроить дочку за нового батюшку. Чуть ли не две недели подряд, пока печку ладил (конечно, Митяхин нарочно работы затягивал!), он такие сладкие песни пел про несравненную Лукерьину красоту, скромность ее, добрый нрав и домовитость, что в конце концов отец Каллистрат призадумался: а почему бы, в самом деле, не жениться на Лукерье Петровне? Собой она и в самом деле недурна, хоть не такая уж раскрасавица, улыбка у нее ласковая, повадка скромная, ну а дальше жизнь покажет. И благочинный доволен будет, что молодой батюшка в Берложье так скоро сыскал себе новую матушку и оброс семейством!

Сыграли свадьбу, и в первую брачную ночь понял отец Каллистрат, что крепко нагрел его велеречивый печник, когда рассказывал о скромности дочери! Девка-то не девкой оказалась!

Лукерья, конечно, поведала мужу страшную историю о том, что ее какой-то разбойник в лесу изнасиловал, слезами залила постель, в ногах у Каллистратушки валялась, ну, он молодую жену пожалел и простил, ибо не судите, да не судимы будете…

Вот только ни словечком не обмолвилась Лукерья, что перед свадьбой бегала она тайно к ненавистной Груньке и просила-молила дать ей какого-нито зелья, чтобы хоть на несколько минут срослось в ее женском нутре то, что было однажды порвано.

– Слышала я, что многие ведьмы такие секреты знают, – рыдала Луша. – Не может такого быть, чтобы тебе хоть что-то не было известно!

– Наверное, потому, что я не ведьма, вот ничего такого не знаю, – покачала головой Груня.

– Христа ради тебя молю, ради боженьки! – упала ей в ноги Луша. – Любые деньги с меня проси, что хочешь для тебя сделаю!

– Зная, какая беда тебя постигла, помогла бы задаром, если бы могла, – с жалостью ответила Груня, поднимая Лушу. – Но, хоть и грех обманывать такого доброго человека, как отец Каллистрат, один совет все же могу дать: подгадай свадьбу к своим женским дням. Тогда крови на простыне непременно останутся. А потом мужа к себе некоторое время не подпускай: скажешь, что больно тебе и боязно. Он поверит, пожалеет, а потом все у вас сладится…

Луша зажмурилась. Миновали ее женские дни, невозможно этому совету последовать! Никак свадьбу не перенести! Она не верила, что Грунька не может ей помочь, – уверена была, что просто не хочет. И былая нелюбовь к сестренице перешла в ее душе в такую ненависть, что Луша не сдержалась от злого ехидства:

– Ага, теперь я знаю, как ты с первого взгляда угадала, что меня лешак в лесу ссильничал! Сама небось на Лысой горе сношалась с Сатаной и всякой другой нечистой силой, вот и узнала все их уловки. А потом, вишь ты, свадьбу свою к женским дням подгадала и Ваську-дуралея вокруг пальца обвела!

Грунька ни словом не обмолвилась – только вытолкала Лушу прочь из своей избы и вслед ей плюнула.

– Ага! – закричала Луша злобно. – Правда глаза колет? Колет правда твои лживые очи! Ну погоди, я еще с тобой сквитаюсь, с ведьмой проклятой!

Сама не помнила Луша, как до дому дошла, как избыла дни до свадьбы, за одно судьбу благодаря: что из уважения к сану попадьи ее простыни после брачной ночи напоказ всему миру не выставляют, так что Лушин грех остался между ними двумя: между ней и добрым, снисходительным отцом Каллистратом.

Однако если он думал, что нарушенное девство – единственный обман, который открылся ему после свадьбы, то он жестоко ошибся. Шло да шло время, а Лукерья никак не беременела, и то многочисленное семейство, о котором мечтал отец Каллистрат, так и осталось пустой мечтой.

Может быть, другой человек живого места на жене, грешнице нерожалой, не оставлял бы, вся бы она в синяках да кровоподтеках ходила, однако не таков был отец Каллистрат. Не мог он учить людей подставлять врагу другую щеку, если бы сам этого не делал, тем более что жена врагом ему не была, конечно, и сам не хотел бы врагом ей сделаться.