Темное предсказание

Она подозвала дев-боярышниц, толпившихся у входа. Вечно молчаливые фэйри послушно заполнили зимний сад и остановились, выжидающе глядя на свою королеву. Они стали ее семьей, которую она не ожидала обрести в холоде двора Зимы. Дония улыбнулась девам.

— Матрис проводит вас с Айслинн, — с нескрываемым раздражением сказала она Кинану. — Если, конечно, у тебя нет ко мне дел личного характера.

В глазах Кинана вновь вспыхнули яркие молнии, осветив его лицо.

— Думаю, нет.

Матрис, готовая защищать свою королеву с неистовством наседки, даже сощурилась, услышав ответ Кинана.

— Что ж, если мы обо всем поговорили…

Руки Доний оставались неподвижны, хотя она боролась с искушением протянуть их к Кинану и разрядить тягостную обстановку.

— Матрис!

На мгновение Кинан забыл о своем гневе и обратился к ней:

— Дон!

Тогда она не выдержала и коснулась его руки, ненавидя себя за то, что снова сдалась первой.

— Если хочешь видеть меня… меня, а не королеву Зимы, добро пожаловать ко мне домой. Вскоре я там буду.

Он кивнул, но его кивок не выражал ни согласия, ни обещания. Ничего удивительного: все внимание Кинана было поглощено его настоящей королевой.

На мгновение Дония возненавидела Айслинн. Если бы ее тут не было… Не стань Айслинн королевой Лета, Кинан приголубил бы другую смертную, ища ту, что освободит его.

«По крайней мере, частично он мой. Лучше так, чем ничего».

Мысленно произнеся эти слова, Дония смотрела, как Кинан и Айслинн, держась за руки, покидали ее королевство, следуя за девами-боярышницами… Нет, неизвестно, лучше ли.

Вечером Дония брела к своему дому, одна, но это одиночество было иллюзией. Эван неслышно следовал за нею. Если бы она сосредоточилась, то увидела бы мерцающие крылья дев-боярышниц и услышала бы мелодичное посапывание волка. Год назад ее сердце сжалось бы от ужаса. Эван тогда состоял в свите Кинана, а фэйри двора Зимы были вестниками конфликтов, посланцами прежней королевы, и несли только угрозы и предостережения.

Многое изменилось. Дония и сама изменилась. Неизменной осталась лишь ее жажда внимания Кинана, его похвалы, его прикосновения.

Льдинки ее замерзших слез с легким стуком падали на землю, когда Дония думала о последствиях своего страстного желания. Она отказалась от смертной природы в надежде, что станет его королевой. «И я ею не стала». Она видела, как Кинан без конца флиртовал со смертными девушками, выискивая себе подругу. Он и не думал, что ей больно это видеть. А ей было больно. Дония готовилась принять смерть от руки его матери, только бы помочь ему найти свою королеву. «Но я не умерла».

Вместо этого она возглавила двор более сильный, чем двор Кинана. Двор Зимы веками подавлял Летний двор, и ее подданные хотели и дальше сохранять привычный порядок вещей. Слишком быстрые и значительные изменения климата не сулили никому из них ничего хорошего. Двор Зимы несколько раз демонстрировал свою мощь, напоминая Кинану, что они по-прежнему сильнее. А в темноте, когда Дония и Кинан оставались вдвоем, он шептал ей прекрасные слова о мире и равновесии.

«Всегда я где-то посередине… из-за него. А он ушел бы к Эш, не задумываясь, скажи она хоть слово…»

Дония рассердилась на себя за то, что никак не может выкинуть из головы эти мысли. Она вытерла мокрые от слез щеки. Кинан никогда не принадлежал, и не будет принадлежать ей. Эта неопровержимая правда до сих пор ужасала ее.

Дония поднялась на крыльцо.

Он был там. Он ждал ее. Прекрасное лицо искажала тревога, а руки тянулись к ней.

— Дон.

В его голосе было все, чего она так жаждала.

Вся ясность ее рассуждений померкла, стоило Кинану раскрыть объятия. Дония скользнула в них, поцеловала его и забыла о своей ледяной природе. Она думала, что холод его остановит. Но Кинан не оттолкнул ее. Наоборот, еще крепче прижал к себе. Это ужасное солнце, что он носил под кожей, вспыхнуло ярче. Снег, начавший падать вокруг них, с шипением таял, не долетая до земли.

Спина Доний уперлась в дверь, и та распахнулась. Дония помнила: она запирала дверь. Значит, Кинан просто растопил замок.

«Но ведь еще не солнцестояние. Нам нельзя. Нельзя…»

На ее руках оставались следы его прикосновений, а на губах — обожженная кожа. Дония запустила руку в его волосы и крепче притянула Кинана к себе. С его шеи сыпался иней.

«Он это прекратит. И я. В любое мгновение».

Они уже лежали на диване, и на подушке, над головой Доний, сверкали крохотные огоньки. Ее зимняя природа продолжала заявлять о себе. В комнате шел густой снег. Снежинки падали на огоньки, и те с шипением гасли.

«Я сильнее, — думала Дония. — Я могла бы все остановить».

Но Кинан был рядом. Он прикасался к ней, и она его не останавливала. Возможно, вместе они нашли бы приемлемый вариант, и все было бы замечательно. Дония открыла глаза, и лучезарность Кинана ослепила ее.

— Моя, — шептал он, продолжая ее целовать.

Одежда на них вспыхивала и тлела, поскольку снежинки гасили огонь, но он разгорался опять. От прикосновения рук Кинана на коже Доний появлялись новые ожоги. На его груди виднелись следы обморожения.

Она вскрикнула, и Кинан отпрянул.