Темное торжество

Чудище, последние несколько минут клокотавший, точно покрытый крышкой котел, наконец подает голос:

— Я завтра же со всей спешностью отправлюсь в Морле и возьму с собой угольщиков.

И он по очереди обводит взглядом всех присутствующих, словно ожидая возражений.

Канцлер Монтобан хмурит брови.

— Вы хотите победить тысячное войско французов с какой-то горсткой углежогов? — спрашивает он.

Я поневоле задаюсь вопросом, знает ли он вообще, на что способен Чудище?

— Нет, — отвечает рыцарь. — Мы их лишь отвлечем, чтобы англичане могли высадиться.

В голосе Дюваля впервые за несколько дней звучит надежда. Он задумчиво произносит:

— А ведь это возможно…

— Кроме того, — продолжает Чудище, — по дороге я всех жителей подниму на битву против захватчиков, явившихся забрать нашу землю. Глядишь, кто-нибудь и присоединится к нам в Морле.

— А я все равно говорю, что угольщикам верить нельзя, — повторяет канцлер Монтобан. — Это слишком непредсказуемый и мятежный народец. Они, чего доброго, сбегут, аккурат когда в них будет нужда!

Глаза Чудища сверкают ледяной синевой.

— Они дали мне слово, канцлер. И я склонен им верить.

— Они не слишком изощрены в искусстве войны, — замечает Шалон. — У нас нет времени обучать их правильному строю и всему, что положено.

Чудище наклоняется в кресле.

— Тем-то и хороши угольщики — они бьются не как все. Делают то, чего от них никто не ждет. Их стихия — скрытность, хитрость, внезапность. Обман и засада — вот их сильные стороны.

— Но в этом нет чести, — возражает Шалон.

— А много ли чести в поражении? — замечает Дюваль. — Я вот против воли гадаю, не приурочил ли д'Альбрэ свое выступление к выступлению французов? Может, он знал, что англичане, спешащие нам на помощь, столкнутся с препятствиями, и вовсе не случайно решил нанести свой удар именно теперь?

В наступившей тишине подает голос аббатиса:

— Скоро мы это выясним. Госпожа Сибелла возвращается в окружение д'Альбрэ, и мы вновь будем заблаговременно узнавать о его планах.

Герцогиня растерянно оглядывается на меня. Лицо Исмэй становится белей снега.

— Но там для нее слишком опасно! — говорит государыня. — Он наверняка знает или, по крайней мере, догадывается, кто устроил Чудищу побег!

— О безопасности, ваша светлость, вопрос не стоит, — отвечает настоятельница. — Мы думаем лишь о том, как послужить вам, а через вас — святому Мортейну.

— Мы не оставляем без внимания вашу верную и преданную службу, матушка, — говорит Дюваль, и я улавливаю в его голосе некую нотку, свидетельствующую: он ей тоже не слишком доверяет.

Молчание затягивается. Потом слово вновь берет герцогиня:

— Боюсь, господа мои, нам следует согласиться с Чудищем и казначеем. Выбор у нас небогатый. Думается, мы должны предоставить угольщикам возможность показать себя.

Итак, не я одна завтра отправлюсь на верную смерть. В безнадежное предприятие ввязывается и Чудище.

ГЛАВА 33

Когда совет наконец распускают, я поднимаюсь на ноги и направляюсь к двери. Я чувствую на себе взгляд Исмэй, он буквально молит: «Оглянись!» Но я не оглядываюсь. Я просто не могу. Только не сейчас!

Чудище тоже сверлит взглядом дырку в моей спине, но я и на него не обращаю внимания.

Уединиться в тишине собственной спальни — вот что сейчас мне необходимо.

Добравшись к себе, я перво-наперво запираю дверь с намерением никому не открывать.

Поразмыслить. Мне нужно поразмыслить.

Последние полученные нами известия несказанно облегчат мне задачу, если я все-таки отважусь бежать.

Матушка аббатиса ни о чем не узнает еще несколько дней. А то и недель. К тому времени д'Альбрэ либо проиграет, либо победит, и характер войны, которую ведет наша страна, изменится совершенно. Дюваль уж как-нибудь убережет Исмэй, он нипочем не допустит, чтобы аббатиса, узнав о моем бегстве, отправила подругу вместо меня. Что до Аннит, вызывать ее из монастыря будет уже попросту поздно.

Я начала собирать вещи. Возьму с собой только то, что не возбудит подозрений аббатисы, то, что возят с собой женщины, сопровождающие войско. Наряд прачки и, конечно, мое оружие. Я выкладываю все ножи, но не трогаю браслеты с проволочными удавками, спрятанными внутри. Они слишком изящны для моей нынешней роли. К тому же я способна кого угодно удавить его же ремнем.

Укладывая запасные ножи, я удивляюсь, каким чудесным образом мое страстное желание убить д'Альбрэ некогда направило мою жизнь и наполнило ее смыслом. Да, но все это было прежде… прежде чего? Погодите, когда это я растеряла готовность умереть, если потребуется, ради убийства д'Альбрэ?

Быть может, все началось с побега из Нанта, когда я вырвалась из сферы влияния графа и черная безнадежность, душившая меня в его доме, впервые развеялась. Или короткий период времени, проведенного вдали от него, попросту напомнил мне, что не все в жизни так мрачно, в ней существует кое-что, ради чего стоит жить? Есть на свете добрые люди, и они обитают здесь, в нашем герцогстве. Люди, готовые сделать все от них зависящее, чтобы остановить д'Альбрэ.

Когда живешь с ним в четырех стенах, об этом недолго и позабыть.