Темное торжество

Ко времени вечернего привала Чудище весь серый от изнеможения. Он только охает, а двигаться почти не способен. Устраивая лагерь, я уже и не знаю, чего больше бояться: д'Альбрэ с его проклятыми разъездами или горячки, грозящей отравить кровь рыцаря. Все взвесив, я отваживаюсь развести костерок и сделать припарки.

Пока я их готовлю, Чудище крепко засыпает. Он даже не вздрагивает, когда я накладываю зелье на раны. Я вглядываюсь в его безобразное лицо, расслабленное во сне, и молча молюсь, чтобы мне не пришлось положить к ногам герцогини покойника.

Однако каким-то чудом, благодарить за которое следует то ли телесную крепость, то ли природное упрямство, к утру Чудище чувствует себя лучше. Тем не менее я настаиваю, чтобы мы двигались не спеша и вдали от дорог. В полдень, когда останавливаемся передохнуть, я едва не решаюсь задержаться на этом месте до следующего утра, чтобы Чудище как следует отдохнул. Он совершенно выбился из сил, и рана на бедре снова кровоточит.

Он только отмахивается.

— Кровь — это хорошо, — говорит он. — Вымоет из раны все лишнее.

Он считает, что нужно продолжать путь, ведь чем дальше мы оторвемся от преследователей, тем и лучше.

Вскоре после этого мы приближаемся к основной дороге, ведущей в Ренн. Предчувствия у меня самые недобрые: я уверена, что люди графа пристально наблюдают за этим трактом. Но, как ни крути, пересечь его необходимо. Я говорю себе, что даже у д'Альбрэ просто не хватит воинов, чтобы расставить их по всей дороге. Нам нужно только угадать место, где нет дозорных.

Мы прячемся в лесу, исподтишка наблюдая за путешествующим людом. Вот проходит крестьянин: на плече шест, на шесте клетки с курами. Следом движется жестянщик, его изделия и инструменты звонко бренчат на каждом шагу. Никто из них особо не озирается, оба сосредоточенно шагают, и я не думаю, что это соглядатаи.

Потом в поле зрения возникает пропотевший гонец на взмыленной лошади, и мы можем только гадать, что за весть он несет. И кому.

Поскольку его никто не сопровождает, равно как и не подкарауливает, мы решаемся пересечь большак. Даем шпоры коням и торопимся на ту сторону, пока никого нет. Чудище оглядывается на меня и широко улыбается, в самый первый раз за нынешний день.

Забравшись поглубже в кусты и мелколесье на восточной стороне дороги, мы поворачиваем на север.

Я приглядываюсь к посадке Чудища, пытаясь оценить, как он себя чувствует. И вижу, что он, в свою очередь, разглядывает меня.

— Что? — спрашиваю я.

Почему-то его взгляд вгоняет меня в смущение. Мне все время кажется, будто этот человек видит меня, что называется, насквозь, легко проницая все слои притворства. Тут кому угодно станет не по себе!

Он произносит:

— Один из воинов узнал тебя.

Вот проклятье! И как только он ухитрился заметить подобную малость среди шума и сутолоки боя?

Я фыркаю с таким видом, словно он ляпнул несусветную глупость:

— Конечно узнал. Я ведь какое-то время жила при дворе д'Альбрэ. Как иначе смогла бы освободить тебя?

Знать бы еще, действительно ли у него светлеет лицо, или это у меня воображение разыгралось. Он шевелит бровями, пытаясь что-то понять.

— Каким образом обитель пристроила тебя среди его домочадцев? — спрашивает он затем. — Ведь более подозрительного и недоверчивого человека поистине свет не видывал.

— У нашей аббатисы полно связей среди знатнейших семейств Бретани, — отвечаю я обтекаемо и еще подпускаю в голос высокомерия, надеясь отделаться от дальнейших вопросов.

Непохоже, однако, что моя уловка сработала, ибо Чудище снова открывает рот… но — хвала Мортейну! — вдруг умолкает и настороженно прислушивается, крутя головой.

— Что такое? — спрашиваю я.

Чудище вскидывает руку, призывая нас замереть. Я останавливаю коня и тоже слышу шум. Впереди не то чтобы дерутся, просто громко разговаривают и кричат.

— Только не это, — шепотом обращаюсь я к рыцарю. — Хватит уже спасать всех подряд. Ты же в седле едва сидишь.

Но он, не обращая на меня никакого внимания, дает незаметную команду своему коню, и тот понемногу двигается по извилистой тропинке вперед, прямо на голоса. Я устремляюсь за рыцарем в надежде остановить. Янник держится позади — он отвечает за вьючных животных.

Мы видим пятерых воинов, остановившихся близ сельского домика. Двое сидят на крупных боевых конях, придерживая перед собой какие-то большие белые пушистые тюки. Мне требуется мгновение, чтобы опознать в этих «тюках» овец. Еще двое пытаются загнать в угол гуся; тот достаточно успешно уворачивается и возмущенно гогочет. Сцена выглядела бы даже забавной, если бы не крестьянин и его жена, стоящие посреди двора. Пятый воин угрожает им копьем.

— Французы, — презрительно сплевывает Чудище.

— Кажется, они все-таки не режут глотки жителям, — замечаю я.

— Нет, всего лишь отнимают у них еду, чтобы накормить свое войско. — Чудище с улыбкой оборачивается ко мне. — Их нужно остановить!

Я не могу поверить своим ушам:

— Ни в коем случае! Мы не можем затевать драку с каждым воином от Нанта до Ренна!