— Ты бы позаботился о нем.
— Без тебя, моя жизнь — ничто. Мы связаны и в жизни и в смерти. Если ты выбираешь смерть, то избираешь ее для нас обоих.
Она дрожащими руками пригладила свои волосы.
— Этого не может быть.
— Ты ведь не хочешь этого, — поправил он ее и завладел ее правой рукой. — Но это так. Я не отправил тебя в безопасный сон, Александрия. Я позволил тебе определенное количество свободы потому, что это все внове для тебя.
Мазь, которую он втирал в ее руку, была прохладной и успокаивающей.
— Ты говоришь, что у меня нет выбора. Что у меня никогда не будет выбора. — Рискнула возразить она.
— Твое тело и твоя душа сделала уже выбор. Твоя душа — вторая половинка моей. Мое сердце принадлежит тебе, а твое — мне. Наши умы тянутся друг другу, чтобы почувствовать близость и ощущение друг друга. Это правда, Александрия, хочешь ты этого или нет.
Она с трудом сглотнула, прижав кончики пальцев ко лбу.
— Это не так. Этого не может быть. — Громко отрицала она. Алекс не хотела верить в это, не хотела, чтобы это было правдой потому, что она не сможет верить ему и его ужасному миру, жить в нем.
— А почему ты думаешь, что я могу спокойно касаться твоих ожогов, не причиняя боли? Я убрал боль от тебя. Это лечение стало бы пыткой для тебя без меня.
— Это не правда, — повторяла она шепотом.
— Я очень рассержен на твою глупость, чтобы подтвердить доказательством свои слова,
Она сгорбилась и отвернулась. Эйдан чувствовал горячую, кипящую ярость, бурлящую в нем, ощущал сильную необходимость своего тела и необходимость мужчин Карпатцев управлять этим. Он нагнулся ниже, безразличный ко всему, не выбирая и не подбирая слова и интонации, акценты, так тщательно, как она это обычно делал.
— Ты не можешь позволить человеческому мужчине прикасаться к себе. Ты почувствуешь внезапную смену настроения, удовольствия не будет, и ты это знаешь. Я был в твоем уме. Я читал твои мысли. Ты алчешь только меня.
Картина, которую он отослал ей обратно, была ее собственной. Жаркие эротические моменты, о которых в реальности она ничего не знала. Сама мысль об этом, должна быть оскорбительной. О том, как она будет стоять на коленях у его ног, прикасаться к нему, как ее рот будет скользить по нему, как его тело будет на ней, будет владеть ею, любить, горячо и неистово. Он знал и насмехался над ее собственными мечтами о том, как они будут вместе.
— Ты — отвратительное животное, которое не думает ни о ком, — прошептала она, закрывая лицо руками. — Мне все равно, что будет с тобой. Я не хочу прикасаться к тебе.
Его рука обхватила ее горло и приподняла подбородок так, чтобы она видела бешенство, горящее в его золотых глазах.
— Я могу сделать тебя марионеткой, Александрия, чтобы ты удовлетворяла меня такими путями, о которых ты даже не слышала. — Его палец легко, словно перышко прикоснулся к ее дрожащим губам.
Александрия чувствовала, как слезы подступают к глазам, а тело начинает гореть от желания. Эйдан был прав. У нее сразу вылетели все мысли о сопротивлении, стоило ему прикоснуться к ней. Она сразу начинала тонуть в водовороте желания, сгорая в пламени. И не важно, кем она была и во что верила. Никогда мужчины не могли ей указывать, что делать. Чтобы Эйдан Сэвэдж ни сделал с ней, она уже не была Александрией Хоутон.
Когда Эйдан соединил их умы, его гнев мгновенно растаял. Она была в шаге от потрясения. Слишком много случилось за последние дни, и ее человеческий мозг просто не справлялся. Он проклинал свое тело, которое бунтовало и заставляло его говорить и делать такие вещи, о которых он в обычном состоянии даже не мог додуматься. Он хотел ее каждой клеточкой тела, и только что он оттолкнул ее от своих желаний. Никакого насилия, ни один мужчина Карпатец никогда этого не сделает. В тот момент он вдруг осознал, насколько он близко к тому, чтобы превратиться в вампира. Он почувствовал презрение к себе за свой эгоизм и слабость, в то время как она так страдала.
—
Ее мозг переставал работать, защищая и жалея ее от любых дальнейших тяжелых испытаний. Она отвернула свое лицо и неожиданно упала на кровать, свернувшись в позу эмбриона. Эйдан стоял над ней, сердитый на себя, неуверенный в том, что надо сделать для восстановления всего, сломанного его глупостью. Он очень испугался, что мог потерять ее в тот момент, его душа чуть не умерла, когда она открыла дверь и по своему желанию вылетела на улицу под смертельно опасное солнце.