Темнота. Грешник

Анатоль, секунду поразмыслив над словами Андрея, выдохнул, словно его грудь резко сжали обручем, промолвив с этим: «А, ну да». Он прекрасно осознавал суть светофора, что ему доверяют многие историки, да и сам он до миссии не сомневался в его практической значимости. До миссии, но здесь он начал забывать про сухие безжизненные вычисления. Кругом суетились живые люди, которые никак не могли обрамляться в цифры. Культурный шок выбил его из колеи, в которой он заручился собственным осознанием своей компетентности. Рвавшийся в бой, застыл, как только его бросило в чужое бытие. Понемногу он отходит, заметил Андрей тремя днями позже, но нервозность все же присутствует. Ответственность за исторический процесс – тяжелая ноша. Андрей сам ощутил это на своей первой миссии. Та группа юношей и девушек, в которую он входил, должна была осторожно ступать по узкой тропинке из условностей и страхов перед временными парадоксами. Наряду с этим давила необходимость обживаться в новом мире. Это было тяжелое время для всех, и вспоминать о нем сродни всматриванию в солнце. По крайней мере, тогда выработали примерную стратегию исследований, а на опыте его группы построили план обучения новых операторов, а также историков, таких как Анатоль. Он успокоился за все свои многочисленные миссии. Он ни разу не воспользовался за все это время ультразвуком. Но он никогда не забывал о том, что находится на чужой территории, что, наверно, и держало его в тонусе.

Они стояли на ненавистной жаре, хотя это, видимо, было обоюдно. Перед ними бесновалась толпа, застопорившая полностью автомобильное движение. Ругательства лились в разные стороны и разрезали и без того раскаленный воздух. Казалось, металл автомобилей плавится. Программа переводчика выводила в информационное окно глазных линз брань, слышимую практически отовсюду, выплескиваемую в основном на местных языках, в противовес официальному общему. Иногда перевести не удавалось, но Андрей понимал, что ничего приятного за этими словами не стоит. Ему это наскучило, поэтому он выключил переводчик легкими движениями по циферблату своих наручных часов, на которых доселе держал в выжидании руку. Вместо этого вывел на экран карту города в поисках обходного пути.

– Мы можем тут надолго задержаться, – сказал он, – я нашел, как можно их обойти.

Андрей пошел первым, Анатоль, боковым зрением следя за толпой, неуклюже поплелся следом. Брать такси, попутку вообще запрещается правилами, а тут еще и демонстранты. В любом случае это опасно.

Анатоль не жаловался на погоду, хотя в голове у Андрея крутилась, извивалась ненависть к жаре. Он неплохо адаптируется к новым условиям. Андрею импонировало его серьезное отношение к миссии, в отличие от стажера оператора, Франца Леонтьева. Тот может стать профессионалом, будь он более дисциплинирован. Ему с трудом дается претэтика, предостерегающая от необдуманного вмешательства. Анатоль же спокойно смотрит в прошлое. Наверно, он отчетливо понимает, что это именно прошлое.

Улица суживалась, гладкий асфальт сменялся стремительно песчаной тропой, по которой нужно было идти, смотря под ноги, а порой и обходить стороной небольшие выбоины. Вдоль дороги шли дома, уже не так презентабельно выставляющие себя, как здания в центральной части города. Эти здания отгораживались друг от друга злеными площадками, заброшенными мелким мусором, гнилыми деревяшками, пластиковыми пакетами, среди которых вальяжно располагались порой бездомные псы. Людей и автомобилей уже было не так много, как на площади, но шум гремел всюду. Людские ненависть, надежда, боль эхом проносились по закоулочкам, заставляя резонировать в душе неуютное ощущение постороннего в комнате. Страна уже месяц кричит обоюдным непониманием народа и власти. Этот крик – призыв о помощи утопающего, который так и не увидит человеческой помощи.