Темные игры 3

Часовня содрогнулась. И содрогнулись все, кто в ней был. Словно сильнейший бесшумный взрыв произошел совсем рядом. Вася почувствовал, как клацнули его зубы, отбивая крошку эмали. И много еще чего почувствовал... Он чувствовал ветер, горячий ветер с предгорий, встрепавший ему волосы. Чувствовал, что полуденное солнце, светящее со стены, неведомо как обернувшейся экраном, — не просто светит, а палит, обжигает кожу. Чувствовал аромат мяса, жарящегося с чем-то острым и пряным, потянувшийся из города на правой стене...

Хотя нет, на какой стене... Часовня исчезла вместе со стенами-экранами, как и не было. Вася словно находился в трех фильмах — нет, в трех мирах! — одновременно.

Старик с размаху швырнул свой револьвер в Яновского, капитан уклонился, а старик удивительно шустро поспешил в вечерний город, припадая на правую ногу. Георгий Гараев продолжал ковылять, опираясь на саблю-костыль, — только кровь из раненого колена падала теперь не на пол часовни, а на неровный камень предгорий.

Вася стоял, оцепенев. Мыслей в голове не осталось. Ни одной.

Что думал о происходящем капитан, неизвестно. Но пальцы Яновского заработали со скоростью станка-автомата, перезаряжая наган. Заложенные уши помаленьку отпустило, Вася слышал звон стреляных гильз, падавших под ноги.

Тимур Гараев бросился вперед, к утреннему берегу моря, но остановился, обернулся, крикнул:

— Joniy, tezroq!

Смысл незнакомых гортанных слов был понятен: он зовет Женю, торопит — и, сбросив оцепенение, Вася ухватил девочку за руку. Не отпуская, шагнул к своему пистолету.

— Tezroq!!! — снова закричал Тимур.

Девочка дернулась, но Вася держал крепко. Нагибаясь за оружием, он увидел, что Яновский закончил перезарядку и поспешил за Георгием Гараевым, тот уже скрылся между скал, но кровавая дорожка отмечала путь инженера.

Левую руку пронзила резкая боль. Проклятая девчонка запустила зубы как раз в то место, что пострадало от собаки, — вырвалась и опрометью понеслась к Тимуру.

Он подхватил ТТ, вскинул — и секунду или две медлил с выстрелом, бегущая Женя закрывала Тимура и не позволяла прицелиться тому в руку или ногу.

А потом стало поздно.

В часовне быстро темнело, кино заканчивалось. Солнце уже не палило и ветер не трепал волосы. И море, и город, и предгорье становились зыбкими, нереальными, и просвечивали сквозь них нарисованные на стенах часовни благообразные старцы с нимбами.

Вася давил и давил на спуск, стрелял в никуда, не рассчитывая зацепить обнявшиеся на фоне моря фигурки мальчишки и девчонки, — исчезающие, тающие, как туман под солнцем. Стрелял, просто чтобы сделать хоть что-то в ситуации, когда сделать ничего нельзя. Пули ударялись о кирпич стен, давали опасные рикошеты, но он не обращал внимания...

Затем патроны закончились и наступила тишина.

Эпилог

В мае 1958 года подполковник Василий Семенович Дроздов уволился из погранвойск в запас.

Позади была война, ранения, награды, и другая война — с бандами националистов в Карпатах, и десять лет службы на западной границе, начальником погранотряда.

Семьей он не обзавелся, как-то не сложилось. Вернулся в Москву, въехал в родительские две комнаты на Сретенке, сестра там все равно не жила, сдавала. Кое-кто из соседей помнил его по довоенным временам, да и новые относились с уважением — фронтовик, герой, орденоносец, — и не пеняли на стук пишущей машинки, порой доносящийся в неурочные часы из комнат Василия Семеновича. Заслуженный человек мемуары пишет, понимать надо.

Он и в самом деле писал воспоминания, благо имелось что вспомнить. Сочинил несколько документальных очерков для регулярно выходящих сборников «Чекисты», стал соавтором книги «Пограничники в Великой Отечественной войне», даже подумывал начать художественную повесть о жизни на границе.

Но гораздо чаще Василий Семенович работал с рукописью, о которой знал точно: никто и никогда ее не опубликует. Рукопись повествовала о деле, что они распутывали летом сорок первого с без вести пропавшим Яновским.

Он и тогда, в июле, никому не рассказал, чем завершилась операция в старой часовне: резонно опасался, что иначе вместо фронта надолго угодит в психушку. Очень кстати оказалась громадная шишка на голове, заполученная при падении на пол часовни: дескать, случилась перестрелка с бандитами, расстрелял все патроны, упал, сбитый с ног собакой, ударился головой и отключился.

Ни Гараевых, ни Яновского, ни Женю Александрову больше никто не видел после попытки захвата в часовне. Для Петра Пятакова по прозвищу Фигура та ночь стала последней — утром его обнаружили на пропитавшейся кровью больничной койке с головой, почти отделенной от туловища.

О том, что найденный на полу часовни обшарпанный древний револьвер на самом деле принадлежал не Яновскому, а хромому старику, Вася никому не сказал, — благо номер на старом оружии до последней цифры совпадал с тем, что числился в учетной карточке капитана.