Самоходные повозки самых разных видов изумляли, равно как и огромные стальные корабли, движущиеся сами собой, без помощи парусов либо весел. Однако сильнее всего поражали воображение многочисленные аппараты, придуманные для покорения воздушной стихии. Одни были громадными, превышали размерами «Буцентавр», знаменитую галеру венецианских дожей, — они могли поднять в небеса больше грузов и пассажиров, чем две или галеры разом, но внутреннее их устройство оставалось загадкой... Самые же простые были устроены не сложно: легкие каркасы, обтянутые плотной тканью, — и напоминали те рисунки, что встречаются в трактатах мыслителей, объяснявших возможность и реальность полета Икара и Дедала... Случалось, что одержимые мечтой о небе люди и в его мире пытались создавать такие крылья, — по наброскам из трактатов, либо по собственным чертежам, а то без таковых, — и разбивались, и калечились, прыгая с обрывов и колоколен... Здешние же крылья мало напоминали птичьи, но действительно были способны к полету, хоть и использовались в основном для развлечения...
Он ходил. Он смотрел. Он старался все запомнить... Не совсем все, разумеется, — лишь то, что мог понять и хоть как-то объяснить на основе своих знаний о природе вещей и процессов.
Проснувшись же, он немедленно хватался за карандаш или перо, делал торопливые наброски, писал коротенькие комментарии едва читаемой скорописью: спешил, сновидения быстро подергивались туманом забвения, — хотя, оказавшись в очередной раз в иллюзорном мире, он прекрасно помнил все свои прошлые посещения...
Экскурсия оказалась скучной, хотя Максим подозревал: владей он итальянским, мог бы получить от нее иное, лучшее впечатление. Экскурсовод говорил хорошо поставленным глубоким баритоном, делал артистические паузы, — но слушать, как гнусаво тараторит следом за ним переводчик, было невозможно. К тому же перевод казался урезанным, сокращенным, — и, вполне возможно, под сокращение попали как раз какие-то живые подробности, сообщаемые экскурсоводом сверх скучного официоза.
Да и экспонаты, честно говоря, не впечатляли... Ну да, создали, например, современные энтузиасты по эскизам Леонардо да Винчи планер, действительно способный летать. Доработали чертежи в соответствии с наукой аэродинамикой, Леонардо неизвестной, использовали новейшие материалы с технологиями, — и создали, и даже разок взлетели... А толку-то? Дельтопланы, в создании которых давний гений никак не участвовал, летают гораздо лучше. С парашютом та же история — кому нужна эта не складывающаяся махина.
Никитка переводчика почти не слушал. То забегал вперед, разглядывая экспонаты, очередь до которых не дошла, то возвращался назад, к уже осмотренным... Он тоже казался разочарованным, негромко пожаловался отцу:
— Фигня, а не велик. Как на нем заворачивать-то?
Велосипед Леонардо (экскурсия сейчас остановилась за два экспоната до него) и впрямь выглядел недоработанным. Непродуманным, хоть и создавал его гений... Вроде и два колеса есть, и цепная передача, и седло, и рама, соединяющая все воедино... Но руль отсутствует как класс: нечто, на него отдаленно похожее, служит лишь упором для рук, на переднее колесо никак не воздействуя. Ехать можно лишь по прямой, до ближайшего фонарного столба или дерева. Если и это изобретение испытывали в полевых условиях, то наверняка в полном защитном снаряжении. Затертое выражение «изобретать велосипед» приобретало иной смысл при взгляде на двухколесное творение да Винчи: не так-то просто, если ты первый и нет образцов для подражания.
Марина разочарованной не выглядела. Входной билет за десять евро (дороговато, конечно) давал право делать здесь снимки, и она бодро щелкала себя, мужа и сына на фоне парашютов-орнитоптеров-планеров-скафандров и прочих приблуд Леонардо... Сегодня же фотки отправятся в соцсети под хештегом #мывРиме.
Никитка оживился, лишь добравшись до многоствольного орудия, слегка напоминавшего установку залпового огня, — даже вернулся за матерью, потянул за рукав: сделай, мол, снимок на фоне древнего «Града».
А Максим отчаянно скучал. К тому же ему зверски хотелось курить. Ладно хоть музей невелик (в сравнении, к примеру, с Капитолийским, вчера изрядно утомившим), — всего три зала, и скоро все закончится.
Разумеется, он понимал: его рисунки, наброски и эскизы так и останутся по большей части изображениями на бумаге... Внешнее усройство механизмов и машин иллюзорного мира мало чего стоит без понимания, какие природные силы приводят их в действие... А у него такого понимания чаще всего не было.