Без пяти полночь Вячеслав Анатольевич Зарубин приступил к сеансу черной магии.
Пентаграмма, слегка развернутая против обычного своего положения, блестела на ковре (Славик долго возился с компасом, точно ориентируя ее по сторонам света). Блестела гораздо сильнее, чем в тот день, когда попала в дом Славика — он, смотря на нее ежедневно, не заметил этого постепенного изменения.
Черные свечи, пока незажженные, крепились по углам; ровно в центре возвышалась подставка — медный треножник, принесенный позавчера из вагончика. Охранительный круг Славик не стал рисовать, все равно письмена, которыми его следовало украсить, стали жертвою прожорливых мышей… Пора было начинать.
Он встал и выключил свет — стало совсем темно, небо было затянуто тучами, а окно выходило на пустырь, через который совсем не доходил свет дальних фонарей… Славик торопливо чиркнул зажигалкой и по очереди, против часовой стрелки, поджег черные свечи. Они горели неровно, пламя вздрагивало, искаженные тени плясали на стенах безмолвный и мрачный танец.
Он осторожно взял в левую руку куклу-Филю и медленно, нараспев, стал читать заклинание — по шпаргалке, которую держал в правой…
Заклинание было на совершенно незнакомом языке и тоже слегка попорчено мышами, но все слова повторялись в нем много раз и Славик самонадеянно считал, что восстановил его достаточно точно… Эхо? — небывалое дело, ему казалось, что в заставленной мебелью комнате слова повторяет эхо — звонкое, с металлическим оттенком, эхо… С последним словом заклинанания Славик опустил фигурку на треножник — она лежала, распластав крестообразно руки и выставив вверх розовый восковой детородный орган…
Именно в него должно было нанести первый удар…
Сдавик взял с блюдца маленькую и изящно сделанную шпагу-зубочистку с палец длиной (на блюдце остались лежать еще шесть).
— Филя, сука, — понес он полную отсебятину, обращаясь к восковой фигурке. — Я не верю, что сюда сейчас придет Велиал и сделает с тобой то, что ты заслужил… Но если есть хоть что-то, кроме твоего поганого пуза, хоть какие биополя или ауры — ты почувствуешь, ты не можешь не почувствовать все, что я хочу с тобой сделать… И сделаю!!! Сдохни! Сдохни!!! Сдохни-и-и!!!!!
Стекла задребезжали от крика; он нагнулся внутрь пентаграммы (на мгновение рука со шпагой ощутила легчайшее сопротивление, совсем как тогда, с магнитом) — он прицелился и ударил. Ударил, метясь прямо в основание Филиного пениса…
За долю секунды до удара пентагонон зазвенел — тем же протяжным, переворачивающим все внутри звуком (зацепил ногой? — мелькнуло на краю сознания) — а рука продолжила движение к цели… Секунды и терции непонятным образом удлинялись, и в каждую из них мозг Славика успевал зафиксировать странные изменения вокруг — вот свечи вспыхнули ярко, очень ярко — шпага преодолела лишь полпути к треножнику и фигурке — и тут же погасли, все до одной, словно задутые внезапным порывом ветра — клинок летел вслепую, но на сетчатке глаз еще отпечаталась светло-розовая фигура, и он заканчивал удар по памяти, в то самое место, где только что ее видел…
Лишь когда рука прошла тот уровень, где шпага должна была встретить неподатливое сопротивление воска — прошла и продолжила кажущееся таким медленным движение — еще ниже, и еще — он понял, что треножника и фигурки там нет, внутри пентаграммы — пусто.
Не встретивший ожидаемого сопротивления Славик потерял равновесие и опрокинулся лицом вперед, на ковер внутри пентагонона. Вот только ковра там уже не было.