Тёмные истории Северо-Запада

Перед выходом он еще раз подошел к палатке, где умер Боря. Подошел, не смея заглянуть внутрь, но живо представляя залитого кровью брата. В детстве они частенько строили в своей комнате туристический домик из одеял и двух кресел. Играли во взрослую жизнь под тряпочным куполом. Один подходил и нажимал на воображаемый звонок, а второй с радостью приглашал брата на конфеты на подушках под светом фонарика. Родители тихо заглядывали в комнатку и улыбались, глядя, как дети возятся под одеялами у батареи.

Андрей коснулся тента, закрыл глаза, вспоминая. Так хотелось вернуться назад. Нажать на придуманную кнопочку и увидеть за пологом радостного брата, а не проткнутый копьем труп.

В горле екнуло. Павлов развернулся и пошел прочь от мертвого лагеря. Выбирать направление долго не пришлось. Если идти дальше на запад, то до побережья Белого моря нужно протоптать километров двадцать, не меньше, а там как повезет. Может, встретятся рыбаки, может, охотники, может, туристы.

Может, они.

Надежнее вернуться назад, к железнодорожной станции. Без рюкзака за плечами задача казалась посильной. Так что двадцать-тридцать километров — и можно будет ловить сигнал. Можно будет...

«Можно будет что? Вызвать вертолет? Милицию? Позвонить жене? Сообщить новости маме? А? Зачем оно тебе, знаешь?»

Андрей брел вдоль берега реки, даже не пытаясь обходить болотистые участки. Брел, не скрываясь. Продирался сквозь ельник, чавкал ногами по жирной грязи. И думал. С горечью. С яростью. Его жалили воспоминания. Сердце крошили удары ассоциаций.

Крутые берега напоминали ему озеро из их с Борей дачного детства и его пустынный пляж. Он вспомнил бутерброды, приготовленные мамой для любимых сыновей, и белые пластмассовые донки с колокольчиками. А вот этот заросший мхом валун был так похож на гигантский камень, попавший в кадр в первый карельский поход. Здоровый булыжник, окаменевший тролль. И на фотографии на его фоне Стас, Боря и Андрей, еще студенты, держат в зубах острые ножи и улыбаются. Образы всплывали в памяти один за другим, и иногда он начинал орать, чтобы сбросить тяжелое напряжение в груди.

— Я должен был закричать! — вдруг сказал он после одного из таких выбросов. Уставился на озеро в ошеломлении от столь простой мысли. В этом все дело.

«Нет, ты должен был что-нибудь сделать. Хотя бы попытаться! Сделать, а не закричать, вникаешь?»

Внутренний голос хотелось вырезать из души.

— Хотя бы закричать! А если бы ты, слабак, не разнылся на болоте — то встали бы где-нибудь в другом месте и ничего бы не случилось.

«Не накручивай себя» — словно сказал ему Боря. Он всегда так говорил, зная нрав Андрея.

Ночных гостей боялся все меньше и меньше. Пусть приходят. На этот раз он не спасует. На этот раз он попытается выпустить кишки хотя бы одному из ублюдков. И он закричит. О да, теперь-то он закричит! На лице Андрея застыла жуткая гримаса. Страх, ярость и отчаянье одновременно. Он шел, зажав тяжелый корпус телефона в левой руке, и как минимум раз в минуту щелкал кнопкой включения экрана, в надежде, что у «Мегафона» появится хоть одна палка, и страшась этого момента.

У схрона рыбаков, который они нашли вчера, боль в ногах стала невыносимой. Андрей плюхнулся на поросшее мхом бревно, достал из нагрудного кармана «кетанов» и закинул одну таблетку в пересохшее горло. Глотнул из фляги пахнущей дымом воды.

Пять пятилитровых канистр лежали на поляне так, словно кто-то выложил ими пентаграмму. Наверное, чтобы вызвать страшного бензинового демона. Андрей не усмехнулся собственной шутке. Он сидел, ждал, когда подействует обезболивающее, и смотрел на присыпанный хвоей потемневший пластик. Площадка под канистрами была удивительно ровной. Стас вчера даже предположил, что это не просто схрон. Он хитро улыбнулся, и сказал: «Какой-то саамский обряд, лопари горазды были на такие штуки».

Стас... Настя... Боря...

— Знаешь, почему ты здесь, а? — вдруг сказал он сам себе. — Потому что ты трус. Вот так. Был бы как все нормальные люди — уже бы все кончилось. А ты обосрался. Как всегда обсирался. Потом, конечно, героем себя почувствовал. А если что — опять же спасуешь. Мог же схватить копье, вырваться. Может быть, зарезал бы ублюдка. Сделал бы хоть что-то! Да хотя бы крикнул, а? Нет, твою ж мать. Ты просто сейчас идешь и ноешь. Опять ноешь.

Человеческий голос был чужд северной природе. Казался лишним, диким. Неестественно громким.

— Как же ты будешь с этим жить, Андрюша? Как?

Вопрос испугал его, и Андрей отбросил его подальше, в сумеречную часть души. Постарался отвлечься, и тут заметил что-то под слоем хвои, покрывающим землю и канистры. Стас вчера сдвинул одну из емкостей, когда открывал ее. Вечером в сумерках они все равно ничего не заметили. А сейчас…