Темные кадры

Девочки должны приехать к полудню, но в девять часов Николь еще в постели, лежит, отвернувшись к стене. После ее бурного возмущения тем тестированием, которое я намереваюсь пройти, мы не обменялись и парой слов. Николь не может с этим смириться.

Думаю, утром она плакала, но я не осмелился к ней прикоснуться. Встал и ушел на кухню. Вчера вечером она так и не убрала осколки, только смела их в кучу в углу. Куча получилась очень большая, я, наверное, разбил бóльшую часть нашей посуды. Но начать уборку сейчас я не могу – будет жуткий грохот.

Я крутился по кухне, не зная, чем заняться, потом включил компьютер, посмотрел, нет ли новых писем.

Я измеряю степень своей социальной значимости по количеству получаемых мейлов. Вначале бывшие коллеги из «Берко» посылали мне коротенькие сообщения, на которые я сразу же отвечал. Мы просто сплетничали, болтали о пустяках. Потом я заметил, что те, кто продолжал мне писать, были из уволенных. Так сказать, товарищи по несчастью. Тогда я перестал отвечать. Они перестали писать. Кстати, вокруг нас вообще все как будто поредело. Осталось два старых друга – лицейский приятель Николь, который жил в Тулузе, и мой приятель по армейской службе, с ним я иногда обедал. Все остальные были или коллегами по работе, или курортными знакомыми, или же родителями бывших одноклассников наших девочек, с которыми мы встречались, когда дочери еще жили дома. Возможно, люди немного устали от нас. А мы от них. Коль заботы разные, то и радости врозь. Теперь мы с Николь как бы одни. Мейлы мне шлет только Люси. Как минимум раз в неделю. Никакого особого содержания в них нет, просто дает понять, что думает обо мне. Матильда звонит матери – способ другой, но смысл тот же.

В почтовом ящике обнаружились информационные письма от обоих агентств по найму (и для руководящего состава, и для простых смертных), а также рекламные листовки от журналов по менеджменту кадрового состава, на которые я не подписываюсь уже больше трех лет.

Когда я открыл навигатор, «Гугл» выдал мне новости всей планеты. «…Хорошая новость: Соединенные Штаты потеряли в этом месяце не больше 548 000 рабочих мест». Все были готовы к худшему. По нынешним временам и то радость. «Финансовая преступность достигла невиданных высот. Ответственные лица поясняют, что это естественная реакция на…» Меняю тему, не испытывая особого беспокойства: я вполне доверяю способности ответственных лиц объяснить естественные реакции в экономике.

Слышу шум в спальне, подхожу ближе. Наконец появляется Николь.

Не говоря ни слова, наливает себе кофе в стакан из небьющегося стекла. Чашки лежат разбитыми под метлой рядом с входной дверью.

Ее поведение меня нервирует. Вместо того чтобы поддержать меня, она разыгрывает блюстительницу морали.

– Никакая мораль не поможет нам оплатить счета за квартиру.

Николь ничего не отвечает. У нее отекшее, очень усталое лицо. Вот дерьмо, во что же мы превратились…

Она ставит стакан в раковину, достает большие мусорные мешки и заполняет целых четыре, потому что они быстро становятся неподъемными. Острые фарфоровые края в нескольких местах прокалывают пластик. Посуда, которая бьется в семейных сценах, – это обычно для водевилей, чтобы заставить других посмеяться. А у нас это выглядит ужасающе прозаично.

– Мне плевать, что я бедная. Но я не хочу быть грязной.

Сразу не нахожусь что ответить. Пока Николь принимает душ, выношу мусорные мешки. В два приема. Когда мы снова оказываемся нос к носу, то не знаем, что сказать, и минуты текут одна за другой. Дети скоро придут, а ничего не готово. И надо еще сходить купить посуду. Время уходит, а главное, в этой свинцовой атмосфере нас покидает решимость.

Николь садится, напряженно выпрямив спину, и смотрит в окно, как будто там есть что разглядывать.

– Это общество грязное, – говорю я. – А не безработные.

Когда девочки позвонили в дверь, каждый ждал, пока другой не пойдет открывать. Я не выдержал первым. Выдавил из себя какие-то объяснения, достаточно туманные, чтобы отбить охоту выяснять подробности. Мы повели всех в ресторан. Дети были удивлены и решили, что у матери, несмотря на праздничные обстоятельства, не слишком радостный вид. А поскольку Николь старалась выглядеть веселой, получилось еще хуже. Я чувствовал, что они расстроились. Нет, не расстроились. Они чувствуют, что случившееся с нами может затронуть и их, и боятся нас. Матильда подарила матери свитер. Вот черт, свитер. Не знаю точно, когда это началось, но вот уже несколько месяцев они дарят нам полезные подарки. Если они заметят, что я разбил посуду, то на свой день рождения я получу шесть глубоких тарелок.