Темные небеса

Через скопища машин, сгрудившихся вокруг лагеря, мы продираемся, наверное, минут сорок пять. Приткнуты они хаотично, между многими протянуты веревки, закреплены палки, доски, шесты, на которых висит сохнущая одежда. Здесь явно живут, но большинство обитателей этого лагерного сегмента сейчас, видимо, схлынуло к Куполу. Лишь кое-где заметно слабое копошение, и в двух-трех местах кучерявятся дымки первых костров. На нас никто не обращает внимания. Это нам на руку. Я уже задыхаюсь. Машенька только кажется легкой, на самом деле весит она порядочно. Павлик, который тащится вслед за мной, время от времени предлагает: «Давайте я помогу»… Но куда ему, он тем более не потянет. Пусть лучше поддерживает Лизетту, она до сих пор немного пошатывается. К тому же Павлик сильно избит: рассечена и вспухла губа, багровеет длинный кровоподтек под глазом, и еще мне кажется, что у него слегка поврежден сустав на правой руке, он как-то странно и неловко ей движет. И все же состояние его внушает надежду. Павлик очнулся буквально через пару секунд после моего жутковатого ментального выброса. Правда, Павлик находился на самой периферии темной волны, а Лизетту и тех, от кого она отчаянно отбивалась, накрыло всей ее тяжестью. Они рухнули как подкошенные. Но если Павлик очнулся, значит и Лизетта через какое-то время точно придет в себя. И я надеюсь, очень надеюсь, что придет в себя Машенька. Дышит она вроде нормально и даже — бессознательно, скорей всего — обхватывает меня руками за шею. Есть, есть надежда, Машенька обязательно выкарабкается, не может быть, чтобы все завершилось таким инфернальным ужасом…

Наконец кладбище автомобилей заканчивается. Мы выбираемся на поляну, отделенную от проселка рядом невысоких, но плотных и раскидистых елей. Я осторожно опускаю Машеньку в пружинистый мох, кладу ей пальцы на лоб, хотя этого можно было бы и не делать, прикрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Экстрасенсорный контакт рождается с удивительной легкостью, и я через мгновение осознаю, что, слава богу, Машенька в полном порядке, ничего страшного, она просто спит, и ее сон, кстати целебный, мелеет сейчас как ручей, пересыхающий от жары. Уже проступает сквозь воду светлеющее дно яви.

— Все нормально, она скоро очнется, — говорю я в ответ на тревожный взгляд Павлика. Он сразу же помогает Лизетте тоже усесться на мох и приваливает ее к толстой, корявой березе, уже тлеющей желтизной. Лизетта пока еще дышит тяжеловато. Тем не менее я добавляю, тщательно подбирая слова: — Знаете что, ребята, я вас очень прошу: никогда никому не рассказывайте о том, что вы видели. Ну — как я отключил этих парней. Вряд ли вас будут об этом расспрашивать, но все-таки если будут, то постарайтесь придерживаться такой версии: вы мало что можете вспомнить. Была драка, на вас напали, вы отбивались, была сумятица, потом все они вдруг побежали к Куполу… Примерно вот так…

— Я понял, — серьезно кивает Павлик.

И я по глазам его вижу, что он действительно понял.

— Лиза?

— Да-да, я поняла…

Ну — будем надеяться.

— А теперь нам надо выбираться отсюда.

Сказать это намного легче, чем сделать. Ближайшие к нам машины стоят на ободах, шины у них спущены и продавлены, радиаторы уткнулись в тот же белесый мох. А если среди них и найдется одна, годная к передвижению, то как ее завести и, главное, — протащить через разномастный металлолом. Идти же пешком Лизетта явно не может. Да и мне тоже Машеньку не донести.

— Может быть, носилки сделаем? — предлагает Павлик. — Вы не думайте… Я вполне — ничего… Потащу…

Я поднимаю ладонь:

— Тихо!..

Становится слышен рык приближающегося мотора.

— Ложись!..

Мы дружно растягиваемся во мху. На проселок за елями выползает джип с затененными стеклами, останавливается, из него выбираются трое парней в пятнистых военных комбинезонах. И еще один, за рулем, свесив ноги наружу, остается внутри.

Ему говорят:

— Ты тут поглядывай!

— Бачура!.. Будь спок!

Насколько я понимаю, это «чистильщики», попросту мародеры: обдирают брошенные машины, забирают, что поценней, иногда вытаскивают, угоняют их целиком, ну и попутно грабят всех тех, у кого есть, что отнять. Здесь они, чувствуется, не в первый раз, потому что бодро углубляются в проходы между автомобилями. Веревки с одеждой, мешающие им идти, они лихо рубят ножами. Парень, оставшийся сторожить, между тем вылезает из джипа, неторопливо закуривает и потягивается с наслаждением, как после долгого сна.

Он стоит к нам спиной.

Павлик вопросительно поглядывает на меня.

Я шепчу:

— Минуты три подождем…

А затем чуть прикрываю глаза и пытаюсь вызвать то состояние, которое вспыхнуло у меня час назад. Мне это опять-таки удается легко. Незримо вытягивается вверх и вперед темный язык, широкий, чуть пенистый, как волна цунами, заворачивающаяся над берегом. Она несколько ниже и тоньше, чем в прошлый раз, но все-таки быстро достигает верхушек деревьев. Я хорошо ощущаю ее ментальную тяжесть, и в тот миг, когда волна зависает над парнем, обрушиваю всю ее плотную массу вниз.

Парень мягко, будто тряпичный, сминается, падает на колени и утыкается лицом в мох.

— Пошли!