Темные небеса

Несколько легче становится только в «Сапсане». Казалось бы, должно быть наоборот: взрыв на скорости около двухсот километров в час взметнет поезд вверх как огненный фейерверк. Это противоречит здравому смыслу. Однако здравому смыслу противоречит весь наш нынешний мир, и потому я поудобней устраиваюсь у окна и некоторое время развлекаюсь тем, что пытаюсь вычислить, кто меня сегодня «сопровождает». В очереди к вокзальным рамкам вроде бы стоял парень, который, когда я обернулся назад, как-то слишком поспешно отвел деланно-скучающие глаза. Но в вагоне его, кажется, нет. Да и какая, собственно, разница: следят — не следят? Одно время ко мне пытались приставить демонстративное наблюдение, дежурили под видом охраны трое крепких ребят: Петр, Сергей и Хасан. У моей парадной, приткнувшись к поребрику, непрерывно стоял серый «форд». Выйдя из дома, я обязан был сообщить, куда направляюсь, или просто мог сесть рядом с водителем и велеть себя отвезти. Как бы даже удобно, но через месяц я — просто взвыл. Тот, кто не жил под демонстративной наружкой, меня не поймет. Кончилось это тем, что я закатил совершенно безобразный скандал, обзвонил все начальствующие инстанции, включая ДЕКОН, написал резкие кляузы куда только мог, и в конце концов просто предъявил ультиматум: если так, то я вообще выхожу из игры, и действительно просидел, наглухо запершись в квартире, более четырех недель. Спускался лишь в продовольственный магазин. Ни медосмотры не посещал, ни в деконовских семинарах участия не принимал. Западные корреспонденты уже начали задавать вопросы: куда я исчез? Демонстративное наблюдение с меня сняли, но я на сто процентов уверен, что меня все равно тщательно и непрерывно «ведут». Просто делают это теперь значительно аккуратней. Даже после ухода арконцев я остался под подозрением. Я сейчас как чумной — сам вроде бы не болеющий, но несущий в себе черную смерть. Все мои знакомые, приятели и коллеги строго предупреждены: если заметят в моем поведении что-нибудь странное — немедленно сообщить. Это их гражданский и человеческий долг. Бог с ними, в конце концов, если им так спокойней, то — пусть…

Прерывает мои размышления короткий сигнал. Мне приходят на телефон подряд два письма. Первое — от Анжелы (вероятно, с работы), она пишет, что на завтра у них в отделе намечен небольшой сабантуй, не мог бы я с ними чуть-чуть посидеть? Ну хотя бы полчасика, ну пожалуйста, добавляет она, и я даже сквозь печатные буквы слышу ее умоляющий голос. Анжелу можно понять: подозрения подозрениями, а за последние месяцы ее социальный статус вырос стократ. У кого еще муж — сотрудник ДЕКОНа? Кто больше меня причастен к одной из самых таинственных тайн? Кого принимал для приватной беседы сам президент? Часть моей «славы» ложится отблеском на нее, и, может быть, в административно-чиновных кругах конвертируется во что-то весомое. Нисколько не сомневаюсь, что так и есть. Отвечаю я ей, как и доктору Йонгеру, с некоторым злорадством: к сожалению, не смогу, завтра и послезавтра буду в Москве. Вызвали в ДЕКОН, извини. Впрочем, Анжелу это вряд ли смутит. Напротив, аура тайны, окружающая меня, в глазах ее сослуживцев лишь возрастет.

А второе письмо — от Лизетты и Павлика. Все в порядке, они прекрасно устроились в студенческом кампусе «На Холмах». Номера там квартирного типа: есть приличная кухонька, горячая вода, душ, интернет. Уже завтра они начинают занятия на подготовительных курсах, и надеются, что осенью переедут в Бельск насовсем. Главное — сдать вступительные экзамены. Ну — сдадим; как ни странно, конкурс в этом году небольшой. Постоянно по скайпу общаются с Машенькой, она ждет не дождется, когда сможет приехать и посмотреть на звезды в самый «дальновидящий телескоп». Тебе от нее привет. К письму приложены фотографии: светлая, чистая улочка из новеньких двухэтажных домов, возле каждого — сонные тополя, цветники, асфальтовые дорожки. Солнце, прозрачные тени, дырчато-лиственная тишина. И на заднем плане, на самом высоком холме, тусклый, будто из матового серебра, ребристый купол обсерватории. В принципе эти фотографии должны были бы меня успокоить. Привычный, летний, поселковый пейзаж, располагающий к умиротворению и расслабленности. Но эффект от них оказывается прямо противоположный. Я ничего не могу с собой сделать. Я, будто галлюцинируя, вижу, как накатывается на поселок пыльная, взрывная волна, как летят, кувыркаясь в воздухе, крыши, балки, ограждения палисадников, как чернеет и расплавом стекает внутрь обсерватории дымное серебро, как все, что секунду назад сияло миром и счастьем, погружается в едкий радиоактивный туман.

Это мое проклятие.

Только мое.

И, похоже, я обречен нести его на себе всю жизнь.