Темные ночи августа

Он был на командном пункте, когда увидел Як-3, руливший на стоянку первой эскадрильи. Синоптик не мог не обратить внимание на этот самолет, потому что их полк летал на «лавочкиных». С постов оповещения доложили, что группа следует прежним курсом с набором высоты. Тут и ломать голову было нечего: немцы! С КП дали три разноцветные ракеты: взлет всем трем эскадрильям.

Немцев было много — около сотни «юнкерсов» с истребителями прикрытия. «Аж темно стало!» — сказал синоптик. «Лавочкины» поднялись в воздух, завязался бой. И тут с КП увидели, как этот новенький, легкий Як-3, подпрыгивая, рулит через летное поле к полосе. Взлетел и стремительно полез вверх. «Я не пилот, — сказал синоптик, — но сразу заметил: наши так не взлетают».

Як-3 поднялся над этой свадьбой и оттуда, с верхотуры, врезался в самую круговерть и дал залп. «Юнкерс» перевернулся и грохнулся на землю. «Як» вышел из пике и снова круто полез в небо. «Удивительно, как быстро он набирал высоту», — сказал синоптик. «Як», словно ракета, мчался вверх и бил из своих пушек. Он пропорол брюхо другому «юнкерсу», тот зашатался, дернулся и взорвался. «Страшный был взрыв, — сказал синоптик. — Там даже падать на землю было нечему…»

Надсадный рев моторов, трескотня пулеметов, глухой перестук пушек. Небо было исполосовано пестрыми дымными трассами. Самолеты, переворачиваясь, падали в огне, свечой уходили вверх или срывались в мертвый штопор, парашюты качались и косо шли к земле, откуда к небу поднимался черный дым… «Я после такого не видел, — сказал синоптик. — Да и раньше тоже…» В эфире звучала гнусавая немецкая речь, слышались голоса знакомых летчиков, крики и ругань, а этот «Як» молча вертелся в воздушной карусели, пока у него не кончились боезапасы.

Самолет подрулил к самому КП, и невысокий пилот в распахнутой альпаковой куртке поднялся в стеклянный скворечник. Это был Грехов, еще более легкий и смуглый и совсем седой. На гимнастерке у него была Звезда Героя. Командир полка только и сказал: «Ну, майор!..» Он обнял Грехова и расцеловал. Они коротко посовещались в соседней клетушке, Грехов вышел, на ходу дергая застежку «молнии», и тут увидел синоптика. «А-а, — сказал он, — жив курилка!» Они перекинулись парой фраз, самолет Грехова заправили, и он улетел.

Стогов опустил тяжелые веки. Я подумал, что теперь старого штурмана не расшевелить, но неожиданно услышал его голос.

— Я искал Грехова, наводил о нем справки… Но узнал немного: какие-то мелочи, крохи, клочки воспоминаний. И на встречи мне не больно везло: синоптик, сержант-механик, служивший на машине Грехова, комэск, знавший его полгода, инструктор из учебного отряда, от которого я услышал о Грехове лишь одну фразу: «Лешка не умел жить на малом газу…» В моем распоряжении только короткие, всегда без начала и конца, рассказы людей, знавших Грехова, наши с ним разговоры (тоже короткие, мимоходом, где-нибудь в столовой или на стоянке в ожидании вылета), разрозненные воспоминания, вспышки, выхватывающие на миг лицо, взгляд… Кое-что я, наверное, придумал. — Стогов поднял глаза. — Люди часто сочиняют легенды, а потом незаметно начинают верить в них… Неважно. История Грехова уже отдалилась от меня. Годы, знаете… Порой кажется, что я слышал ее от кого-то. Но другой истории у меня нет.

22

Алексей Грехов в мешковатых брюках и пиджаке не под пару стоял рядом с другими выпускниками и слушал директора школы, который говорил про широкие и светлые дали, пожимал ученикам руки, ласково заглядывал в глаза и спрашивал о планах.

Наконец он остановился перед Греховым.

— А вы?

Все заулыбались, запереглядывались, потому что и без того было известно, что Лешка скажет:

— Авиация.

Грехов продолжал изводить их разговорами об авиации даже на балу:

— Самолеты, самолеты, самолеты…

В летное училище его не приняли. Врачи в один голос повторяли: «Росточком не вышел», — вздыхали и советовали больше каши есть.

Грехов пришел в местный аэроклуб, и какая-то добрая душа приняла его на отделение планерного летания. Мол, пусть потешится, авось остынет.

Теперь он целыми днями пропадал в аэроклубе, хотя днем там делать было нечего: курсанты приходили на занятия после работы. Грехову нашли дело — тесную каморку, где он со школьниками мастерил модели самолетов. Отпустив мальчишек, Грехов наскоро перекусывал тут же за столом, заваленном бамбуковыми рейками и обрезками бумаги, шел на занятия, а вечером вместе с другими курсантами, строем и с песнями возвращался в город. Утром он снова был у себя в мастерской.

Грехов прошел всю программу обучения, был зачислен в школу пилотов ВВС РККА и первым из курсантов вылетел на У-2. Правда, дело было не в нем, не в его, то есть, талантах, а в инструкторе Жикине.

Жикин посмотрел на него исподлобья:

— А ну-ка, сделай еще круг.

Грехову, видать, только того и надо было. Забрался повыше и давай «бочки» крутить.

Начальник школы спрашивает:

— Кто это там резвится?

— Курсант Грехов, — отвечает инструктор.

— Вы что, с ума сошли!

— Грехову инструктор без надобности, — объяснил Жикин. — Ему учеба только во вред.

— Я вас арестую, — сказал начальник школы.