Темные объятия

Саншайн судорожно вздохнула, все яснее понимая, что ни ей, ни Тейлону все это ничего хорошего не сулит.

— Значит, Тейлон поклялся вечно служить Артемиде... — медленно проговорила она. — Да, кажется, теперь я понимаю, что люди имеют в виду, когда говорят о безнадежных, тупиковых отношениях!

— Не обязательно.

Саншайн вздернула голову. Подруга смотрела на нее как-то странно — робко и в то же время лукаво.

— Что?

Селена отвернулась и принялась тасовать карты.

— Видишь ли, Кириан — бывший Темный Охотник...

При этих словах сердце Саншайн едва не выпрыгнуло из груди.

— Правда?!

Селена кивнула:

— У каждого Темного Охотника есть возможность снова стать человеком. Истинная любовь может вернуть ему душу и освободить его от клятвы Артемиде.

— Так, значит, надежда есть?

— Где есть любовь — там всегда остается надежда.

Глава 10

Вытянув из Селены все ужасные подробности до единой, Саншайн закончила торговлю намного раньше обыкновенного, собрала вещички и отправилась домой.

Когда она вошла, Тейлон крепко спал на диване.

При виде его Саншайн невольно улыбнулась. Какой же он красивый! И какой трогательный — здесь, на бело-розовой кушетке, на которой он с трудом умещается.

Куртку и рубашку он снял и аккуратно сложил на кофейном столике, огромные байкерские ботинки поставил под диван.

Он спал сном младенца, подложив под щеку смуглую ладонь: волосы взъерошены, греховно длинные ресницы отбрасывают тень на щеки, вздрагивают в такт дыханию две косички на плече.

Трудно было поверить, что этот красавец, при взгляде на которого сердце ее тает, а пульс пускается вскачь, — свирепый древний воин, чье имя вселяло ужас в сердца врагов.

Саншайн подошла поближе, рассматривая сложную племенную татуировку на теле Тейлона. Итак, он — действительно кельт. Настоящий живой кельт, из тех, что бегали нагишом по вересковым болотам.

Жаль, бабули Морганы здесь нет — она была бы в восторге.

Прикрыв глаза, Саншайн вызвала в памяти воспоминания Ниньи. Не воспоминания — прошлая жизнь виделась ей со стороны, так, как вспоминается просмотренный фильм.

Эти воспоминания реальны — и в то же время безмерно от нее далеки. Она — больше не Нинья, а он...

И он — не тот человек, каким был когда-то.

Спейрр из далекого кельтского племени был порывист и вспыльчив, мгновенно переходил от радости к гневу, от гнева — к раскаянию и печали. Нынешний Тейлон изредка проявляет эмоции, но чаще всего — спокоен, неизменно сдержан, смотрит на мир отстраненно и с легкой насмешливой улыбкой.

Оба они стали другими, и все же она не могла избавиться от ощущения, что они созданы друг для друга.

Однако, если верить Селене, Тейлон не должен любить: его влечет к себе намного более высокое призвание.

Не говоря уж о том, что и сама она — больше не Нинья. Какая-то часть Ниньи живет в ней, но в целом она — совсем другой человек.

Почему она любит Тейлона? в ней его любит? Она сама, Саншайн? Или это просто остаток прошлой жизни?

Удастся ли ей когда-нибудь это узнать?

В голове эхом прозвучали кельтские слова Тейлона: «Нин, тебя одну я люблю и всегда буду любить».

Слой за слоем — словно распахнулась запертая дверь — к ней возвращались воспоминания.

Она помнила сестру Тейлона, помнила его дядю-короля, тетку-королеву и незаконнорожденного кузена. Помнила рассказы о его отце и матери.

Помнила его самого — маленьким мальчиком, как в ту первую встречу, когда они вместе, ускользнув от взрослых, убежали играть на озеро.

Помнила, как обращались с ним в клане. Помнила перешептывания о позоре его матери — королевы, соблазненной друидом. О том, как родители Тейлона бежали ночью, чтобы избежать сурового наказания за свою запретную любовь.

Все ненавидели Тейлона за грех его матери. Как будто его винили в том, что она, поддавшись страсти к верховному жрецу, оставила клан обезглавленным — и без светского, и без духовного руководства.

Винили в том, что она поставила свои нужды и желания превыше долга перед своим народом.

И, как будто желая искупить ее вину, Тейлон всю жизнь ставил чужие нужды и желания превыше своих собственных.

У Саншайн сжалось горло: она вспоминала все, что ему пришлось претерпеть.

Тем холодным вьюжным вечером она вместе с родителями стояла в толпе — и видела, как в королевский дом, спотыкаясь, вошел дрожащий от холода мальчик с плачущим младенцем на руках. Он был бос и почти гол: в плащ он завернул сестренку, чтобы укрыть ее от холода, башмаки продал, чтобы купить молока, которое малютка не стала пить.

Мальчик стойко сносил угрозы и насмешки, сыпавшиеся на него со всех сторон. Юное тело его напряглось в готовности отразить любой удар, янтарные глаза пылали недетской решимостью.