Темные отражения. Темное наследие

В Каледонии разные корпуса приводили в столовую по очереди. Выстроившись в молчаливую ровную очередь, мы подходили к раздаточному окну и получали одноразовую тарелку с каким-то месивом. Даже если кто-то доедал раньше, все сидели, пока не звучал сигнал, означавший, что нам позволено выйти, после чего мы бросали тарелки и пластиковые стаканчики в мусорные баки, стоящие у входа. Дети, чьи комнаты дежурили в этот день, оставались, чтобы протереть и продезинфицировать столы под пристальными взглядами СПП. Все это выглядело аккуратно и упорядоченно, как военная операция.

В этой адской дыре приемы пищи были организованы… иначе.

– Что происходит? – выдавила Приянка. – У меня галлюцинации? Это безумный сон?

Примерно в центре наиболее крупного скопления палаток в земле были установлены четыре внушительных люка. Мы подошли как раз вовремя, чтобы увидеть, как их крышки резко распахнулись, забрызгав грязью лица детей, которые уже собрались вокруг. В люках появились подъемные платформы, на которых стояли ящики. Похоже, что в них лежали готовые пайки, которые поставляла ООН. Такие же раздавали жителям, как только ООН взяла под контроль ситуацию в стране.

Милашка протолкнулась вперед. Но до того, как она оказалась у ближайшего ящика, к нему подскочила маленькая девочка, схватила паек и улизнула, юркнув между ногами столпившихся у кормушки «пси». Еще несколько малышей попытались повторить этот трюк, но их не пропустили те же дети, которых мы видели у ворот.

Последние надежды на то, что нам каким-то образом попытаются помочь, развеялись без следа.

– Итак, кого я сегодня ненавижу меньше? – проговорила Милашка, забираясь на один из ящиков. Она наклонилась и взяла один паек.

Упаковки напоминали мне обеденные наборы, которые когда-то можно было купить в супермаркетах: загадочное мясо, которое не нужно хранить в холоде, залежавшийся черствый хлеб, сублимированные фрукты и пакеты с растворимым супом и овсянкой, которые вряд ли кто-то брал.

Милашка швырнула один рацион своему приятелю, и тот рассмеялся, отпихнув мальчишку, который выглядел таким худым, что порыв ветра посильнее легко собьет его с ног. Один за другим друзья Милашки получали свою долю – а иногда даже несколько порций.

Другие сникали на глазах. Меня тревожили их безразличные лица – апатия, которая была сильнее чувства унижения или гнева из-за того, что они оказались в такой ситуации. У них едва хватало силы держаться на ногах, какое уж тут сопротивление.

Лагеря и подобные места держались на этом смирении. Когда ты отдаешь последние крохи достоинства в обмен на подобие порядка. Выживание в таких местах часто означало, что ты перестаешь сопротивляться, а взамен получаешь еду, воду и безопасность.

Тем временем наемники на верхних переходах наблюдали за происходящим, никак не пытаясь помешать. Они развлекались. Смеялись, показывая пальцами на детей помладше, которых оттеснили на самый край.

– Это отвратительно, – сказала Приянка. – Всe это. Неудивительно, что их кормят как диких животных, они ведь и пялятся на них, как в зоопарке.

Я с трудом сглотнула. Пить хотелось ужасно – во рту пересохло. На правой стене торчали краны. Три девочки воспользовались возможностью быстро помыться, пока все остальные были заняты. Промокшая форма прилипала к их телам, так что ребра торчали наружу.

Рядом с кранами стояло несколько туалетных кабинок, которые воняли, будто в них были просто выгребные ямы. Крыши над ними не было. Охранники, следившие за порядком, могли наблюдать за всем, что происходит внутри. Как раз сейчас над кабинками нависли несколько солдат, с вожделением посматривавших вниз.

Серебряная нить развернулась в моем сознании в поисках того, к чему можно присоединиться, в поисках способа превратить гнев в желанный взрыв.

Я хотела выбраться отсюда. Я хотела, чтобы все выбрались отсюда.

– Может, нам разделиться, чтобы его найти? – спросила я. – Тут примерно сотня «пси», даже меньше. Много времени не потребуется.

Роман покачал головой.

– Не думаю, что это понадобится…

Он показал на темнокожего подростка, который пробирался через толпу ребят, подходя к ящикам с другой стороны. Белки его глаз покраснели от лопнувших сосудов, пятна грязи не скрывали синяк на челюсти. На руках были открытые язвы, на щеке виднелось пятно огрубевшей кожи, и он, похоже, хромал.

– Блин… – пробормотала Приянка. – Выглядит хреново.

Макс Уэнделл добрался до второго из четырех ящиков и принялся рыться в нем.

Тревожные перешептывания смолкли. Стало так пугающе тихо, что я за десятки метров слышала, как скрипят пластиковые коробки с едой у него в руках.

С безмятежным видом Макс складывал прямоугольные коробки друг на друга. Он не обращал внимания ни на пораженные взгляды, ни на предупреждающее шипение приспешников Милашки. Он даже умудрился не заметить саму Милашку, пока она не встала на ящик, наступив на руку Макса.

– У тебя есть последнее желание, Монах?