Это был какой-то странный ментальный блок. Слишком долго Грей был лишь неким образом: голосом, который преследовал нас, «пси», напоминая о том, что мы ошибка природы. Мы слышали его по радио, когда автобус въезжал в опутанные колючей проволокой ворота лагеря. В объявлениях, которые иногда разбивали тишину в столовой. Он раздавался в динамиках «Бетти», когда мы ехали через неведомую глушь.
– На почтовом ящике написано «Хэтэуэй», – сказал Роман.
– Клэнси и его мать взяли чужие имена – Джон и Элизабет Хэтэуэй, и, по сути, не прятались. – Анабель Круз сообщила нам эту информацию почти сразу – знала, что мы все равно попытаемся докопаться. Но почти все остальное, что я знала о нем, было не больше чем слухами. – Она помнит их прошлую жизнь. А он нет.
– Травма головы? – заинтересованно прищурился Роман.
– Руби.
Я не могла отвести взгляд от дома. Его милый традиционный фасад напоминал лицо доброй бабушки, которая скрывает за мягкими манерами и бесконечным запасом свежего печенья уродливое расистское прошлое.
В глазах обычных людей Лилиан считалась героиней, ее муж – злодеем, так что их сыну оставалась роль жертвы, ребенка, за которого она отчаянно боролась. В этой истории Клэнси Грей, разумеется, с радостью прошел процедуру лечения – доказать другим, что она безопасна. Точно так же, как он «добровольно» вызвался отправиться в Термонд – доказать американским семьям, что «реабилитационные» программы в лагерях действительно работают. Большинство верило, что семейство Грей по-прежнему живет где-то в пригороде Вашингтона, просто Лилиан отказалась принять какой-либо правительственный пост, заявив, что хочет в мире и покое заботиться о своем сыне.
Зная о том, как она «справилась» с этой задачей в первый раз, я была удивлена, что ее отпустили.
Опять же Лилиан было известно многое такое, о чем не знали другие. А Мэл говорила, если хочешь, чтобы кто-то помалкивал, дай ему то, что он хочет. Конечно, Клэнси когда-то тоже знал все эти тайны, пока Руби не забрала у него воспоминания. Запечатала их. Или что там она делает.
Дверь открылась. Мы все сползли пониже на сиденьях.
Вышел мужчина в темных очках. Он осмотрел улицу, а затем отступил в сторону, пропуская женщину.
Пусть ее светлые волосы и были перекрашены в черный, не узнать алебастровую кожу и царственный вид Лилиан было невозможно. Насколько я помнила, она работала в лаборатории в колледже неподалеку.
– Значит, у нее есть охрана, – сказал Роман.
– И камеры – над передней дверью и, возможно, над задней тоже, – добавила Приянка. – Охраны не должно быть много – иначе будет очень заметно… Один, может, два качка.
Я переводила взгляд с одного на другого, слегка встревоженная тем, как спокойно они рассуждают.
Роман кивнул.
– Скорее всего, это частная охрана. Если Руби смогла пробраться сюда, и ее не схватили агенты правительства.
– Я тоже так думаю, – согласилась я. – Сначала все счета Греев заморозили, но потом разблокировали – когда Лилиан согласилась выступить свидетелем против своего мужа. Хотя его и осудили заочно. Так что они явно могут позволить себе постоянное прикрытие.
Между тем Лилиан и ее охранник уселись в черный «рендж-ровер» и уехали.
Приянка демонстративно хрустнула костяшками.
– Что ж, я могу взломать любой замок и вырубить любую камеру. Но есть более легкий путь. Все зависит от того, чего хочет Зу.
– Я хочу попробовать поговорить с Клэнси, – сказала я. – Узнать, виделась ли с ним Руби на самом деле.
– Тогда я за теорию о двух секьюрити: один – для мамы, один – для
Девушка пристально смотрела на Романа, пока он наконец не поднял на нее смущенный взгляд.
– Хочешь, чтобы я его пристрелил?
– Что? Нет! Это больше похоже не на отвлекающий маневр, а на
– Понятия не имею, что все это значит, – вздохнула я. – Но мы и правда это сделаем?
Роман наклонился вперед и сунул за пояс джинсов пистолет.
– Ладно, – сказала я. – Похоже, что да.
Мы вышли из машины, и Роман поправил мне бейсболку, опустив пониже козырек. И только я собралась поинтересоваться, как мы, не вызывая подозрений, подойдем к дому, парень обнял меня за плечи и притянул поближе к себе.
– Прости, – пробормотал он, – придется немного потерпеть.